Хуже всех, наверное, выглядел «Пересвет». Если все корабли эскадры в той или иной степени несли на себе палёные следы японских фугасов, то «Пересвету» ко всему ещё будто прошлись по «причёске», обрезав, уполовинив обе мачты, а с ними все растяжки, антенны, сигнальные фалы. Почему-то именно это больше всего бросалось в глаза.
Похожая, но своя беда была на флагмане. Помимо накладывания заплат на издырявленные трубы (это практически по всем броненосцам) на «Цесаревиче» пытались что-то сделать с ослабевшей передней мачтой, крепя, натягивая дополнительные тали. Подбитая японским снарядом, она грозила свалиться, увлекая за собой часть носовой надстройки.
К привычным судовым звукам – к шелесту забортной воды, подвыванию ветра в стеньговых фалах и растяжках – добавился неприятный болезненный скрип-скрежет расшатанного фока.
Матусевич и часть офицеров штаба на время работ (от греха) перебрались на ют в рубку вахтенного начальника, что на кормовом мостике, покуда ветер вбок и не чадит, коптя взад.
Здесь тоже не обошлось без разрушений. Разорвавшийся снаряд оставил повсеместно свои следы – пробоину в настиле палубы, сорванную с петель левую дверь, разломанный железный шкаф и измочаленный осколками мягкий волосяной диван, почему-то ещё не выкинутый за борт.
Взглянув на матросскую суету вокруг фок-мачты, «красующейся» гипертрофированным тяжеловесным боевым марсом, Матусевич, наверное, только сейчас оценил всю нелепость этого французского изыска Лаганя[12]
:– Ведь ещё в Артуре собирались срезать всё к чёртовой матери! Ну точно скворечник-изба на курьей лапе, прости господи! На «Пересвете» и «Победе» сподобились, а тут-то чего?
– Сравнили, – едва слышно пробормотал командир корабля Иванов, – на «пересветах» оно и поменьше, и попроще было.
– Д-а-а, эти одороблы теперь никак без портового крана не снять! – Николай Александрович отвернулся с видом «глаза б мои не видели!», обращая внимание назад в кильватер, теребя – то поднимая, то опуская – бинокль.
Броненосцы в колонне порой заносило, выкатывая из строя… на немного, совсем на малость, что иногда позволяло видеть их лоснящиеся влагой бока – серые в оспинах от японских снарядов, и торчащие стволы казематных батарей, и внушительные башни, выставленные по-походному.
«Мы всё ещё чего-то стоим…» – рождалось у кого-то в голове, на грани уверенности и вопроса.
«Аскольд» и «Паллада» шли по правому траверзу колонны.
По левому в самом хвосте держались два миноносца. И в оптику на головном «Бойком» вполне отчётливо был заметен след пожара на баке, слегка покорёженный, будто свёрнутый в сторону мостик. Однако носовая трёхдюймовка торчала гордо, стволом под «сорок пять».
Там же на мостике, у ратьерного фонаря, торчали матрос и офицер – чего-то сигналили, переговариваясь с концевой «Полтавой», что была как раз по их борту.
– Маленькие судёнышки, сила которых в скорости, которую они утратили, – вдруг с лёгкой хрипотцой проговорил флагманский артиллерист лейтенант Ненюков, – прижались к строю «больших дядей», став под бронированную защиту. С иного, например, женского взгляда, коему здесь не место, это смотрелось бы трогательно. Не находите?
– Нагнали вы романтизму, Дмитрий Всеволодович, – Матусевич с нескрываемым сожалением поглядел на тридцатипятилетнего офицера – того донимали раны. Он стоически терпел, болезненно морщился вымученными улыбками, отвлекаясь вот на такие эмоциональные эскапады. Контр-адмирал пожал плечами и добавил:
– Девичьи взгляды уплыли вместе с «Монголией». Женщины в нашей жизни на военное время присутствуют, как редкие минутные радости. Лёгкие и проходящие.
– Может, наша жизнь и вовсе состоит из этих и всяких маленьких сиюминутностей, – лейтенант осторожно поправил сползший бинт на руке.
– Вам бы в лазарет… на перевязку. Глядите – уж и кровь опять проступила.
Ненюков легкомысленно мотнул головой, дескать «обойдусь»… снова указал на малотоннажную парочку:
– Признаться, думал, что после ночных атак командиры миноносок предпочтут вернуться к эскадре, подойдя к назначенному утреннему месту сбора.
– Так ещё Вильгельм Карлович рекомендовал начальнику минного отряда скорей следовать к Квельпарту, – вмешался в разговор командир «Цесаревича» Иванов, удивившись, что флаг-офицер об этом не знал.
– А я так и приказал, – подтвердил Матусевич, – да! А вдруг Рожественский уже там. Таким образом, он будет информирован о постигших нас событиях. И может, поспешит навстречу, в помощь. Да и какой нам толк от миноносцев с пустыми аппаратами.
– А что мешало бы нам отдать свои… эскадренные? – сам вдруг удивился от такой очевидности Иванов. – Как раз на «Ретвизане» или на «Пересвете», насколько мне известно, не все мины «Уайтхеда» были списаны на берег.