Эпохи холст – багряной кистью

Стянув шлем и поправив волосы, он попросил у ординарца фуражку и засобирался наверх, бросив Игнациусу и старшему артиллеристу:

– Командуйте.

«Флажки» увязались следом[36].

После попадания японского фугаса на мостике царил сущий кавардак.

Было дёрнувшийся к адмиралу мичман, руководивший наведением хоть какого-то порядка, был остановлен усталым жестом – мол, «занимайтесь».

Ниже по палубам сновали фигурки матросов, под управлением старшего офицера и боцмана извлекая осколки, выгребая щепу палубного настила, правя гнутое железо… за борт летели обломки.

Пожар на юте угомонили, в воду (под воду) ушла ещё одна, в этот раз двенадцативёсельная шлюпка, избитая близким взрывом до непотребного вида.

Остервенело стучали молотками, закрывая железом дыры в посечённых трубах и дефлекторах. На юте ещё курились отдельные очаги, там тоже велись авральные работы.

– Кормовую башню «главного», чёрт… заклинило, – запоздало вспомнил Коломейцев, – смотрит на левую раковину градусов на пятнадцать.

Одиночным, будто с оттяжкой ударила по ушам носовая двенадцатидюймовка – это «развлекался» старарт.

Рожественский попытался догнать взглядом полетевший снаряд, но не смог отыскать его на тёмном фоне неба – увидел уже место падения.

Японская колонна шла с опережением, поэтому стреляющий почти по траверсной прямой «Суворов» пометил хвостовой крейсер. Белый всплеск выскочил у того из-под кормы более чем накрытием.

Прикинув дистанцию, Зиновий Петрович подумал, что… «неплохо!».

На левом траверсе сиротливо скользили кильватером миноносцы.

«Рион», получив задание, торопливо удалялся на вест.

Рожественский недолго провожал его взглядом, уж отвернулся, как вдруг услышал со стороны сигнальной вахты – матрос извещал мичмана:

– Вашбродь, а там куда «Рион» побежал, кажись, дымит что-то.

Не успел поднять болтающийся на шее бинокль – взглянуть, вахтенный, сорвав трубку, доложил:

– Троян по «голосовой»! С запада «собачки»!

Сообщение с «Риона» при должном домыслии можно было бы принять за паническое. Вспомогач уже развернулся и улепётывал под защиту родных калибров.

Его обстреливали.

Троян доложил о трёх малых крейсерах, выдал навскидку тип и, судя по имеющимся разведданным, это был корабли из отряда Дэвы.

Вскоре увидели их и сами – из хмари нарисовались тёмные абрисы японских бронепалубников. Два крейсера шли авангардом, ещё два отстали размазанными дымными метками. Авангардные бесперспективно палили по «Риону». Тот же, имея большее водоизмещение, легче глотал неспокойные волны, медленно, но уверенно отрываясь.

Рожественский зажато выругался:

– «Воронеж» вызывать… можно уж и не пытаться.

Все молчали!

Мысленно дорисовав, каким курсом скорей всего прошёл Дэва – представили участь, постигшую пароходы обеспечения.

Уж, каким образом там могли объявиться японские крейсера, можно было только гадать, но, так или иначе, первая вина за такую оплошность лежит на командующем.

А Рожественский не был бы Рожественским, если хоть кривинкой на лице в том признался, вмиг, вспылив, недолго думая, спустил собак на штабных:

– Ну и какого рожна, господа офицеры, я держу целый походный штаб… стоеросовых голов? Для того, чтобы узкоглазый поедатель угрей застал нас со спущенными штанами?

Почему никто не угадал, что японец может обойти Квельпарт с севера? Или только я должен всё знать, обо всём помнить и всё предвидеть?

Оправдываться, конечно, никто и думал. Переминались с ноги на ногу.

Паузу прервал выскочивший на мостик старший артиллерийский офицер, начав сугубо сдержанно:

– Ваше высокопревосходительство!

– А-а-а, Пётр Владимирович? – откликнулось его высокопревосходительство, будучи на взводе. И уже чуть отходчивей: – Хорошо клали.

– Два приличных накрытия имели быть, – дёрнул улыбкой старарт, и… – Зиновий Петрович…

Кинув взгляд в сторону дымящих крейсеров Дэвы, артиллерист запальчиво предложил:

– Зиновий Петрович, а если влупить по «собакам», как ближе подойдут? Эдак с «семидесяти»? А они подойдут, я уверен! Они ж не пуганые… и более! Это ж японцы-самураи, мать их! Уж видит бог, поверьте мне, подлезут нагло, подставятся под наши двенадцатые дюймы. А при нашей стрельбовой наработке… можно одним удачным сразу целый крейсер угробить!

* * *

Как-то так само собой получилось, что тон в радиоэлектронной борьбе задали русские. Давайте назовём это именно так, столь более концептуально – «радиоэлектронная борьба».

Потому что на 1904 год представление о чем-то подобном уже имело место быть – сигналы неприятеля успешно глушили помеховой «искрой». Ну а обременённый знаниями из будущего Рожественский так и вовсе подошёл к этому вопросу максимальным образом – включив в работу сразу три мощных станции, с каждого броненосца.

И когда во время боя вдруг единичным порядком случались сбои (на том или ином корабле, шальным ли осколком, сбивавшим антенну или просто весьма посредственным качеством хрупкой аппаратуры), хоть одна станция, но выполняла свою функцию.