Эпопея эпохи легенд

Грот встретил искательницу камня прохладой и полумраком. Находка лежала на возвышенности, похожей на грубый алтарь, полностью увитый растениями. На дальней стене грота расположилась целая картина — группа людей в балахонах волокла фигуру вдоль реки, при этом размерами ноша превосходила их раза в три. Могло показаться, что таинственное нечто — это обитатель грота, но сколько бы ни силилась Баяна найти следы существа, у неё это не получалось. Ни скелета, ни остатков трапезы, ни следов борьбы — они, конечно, могли кануть в небытие, но стоило поискать трещины в стенах грота. Крупное существо, которое пытались поймать, наверняка бы давало отпор, ранило охотников. Вода из ручья не доходила до дальней части грота, поэтому там стоило поискать следы запёкшейся крови — вода не смогла бы их смыть.

Баяна придирчиво оглядела дальнюю часть грота. Ни единого пятна крови там не обнаружилось.

Закончив поиски существа с рисунка, девица прикоснулась к камню весны, намереваясь забрать его с собой, но не тут-то было — едва кончики пальцев прошлись по поверхности, испещрённой древними знаками и письменами, как камень мелко задрожал и рассыпался в пыль, быстро вынесенную прочь сильным порывом ветра.

Исторгая проклятия, Баяна неслась следом за уносящимся от неё облаком обломков. Ей было неведомо, что находка раскрошилась в песок, потому что в природе медленно, но верно, наступал раздрай. Изменения пока ещё не были сильно заметны, но, подобно волнам от брошенной в воду гальки, они расходились всё дальше и дальше, набирая силу. Особенно наблюдательным не нужно было много времени, чтобы заметить, как ни с того, ни с сего, вдруг начинает желтеть сочный зелёный лист, или отличить комочек снега от белой ягоды снежноягодника. Теперь же, когда камень весны перестал существовать, растительность будто обезумела — травы росли, выпивая воду из земли, корешки, обычно тонкие и мягкие, деревенели и вылезали на свет из земли. Из них тут же поднимались к небу новые и новые ростки.

А вдали от разбушевавшейся травы и набирающих мощь деревьев, Мокей не оставлял попыток совладать с быком. У него уже получилось не только вырастить крепкие побеги, которые бык не мог вырвать из земли одним ударом, но и управлять ими. Самое главное — не давать зверю заливать землю горячей липкой смолой, сквозь которую не прорастала трава.

Теперь стоило подумать и о том, как именно можно утихомирить смоляного быка. Ещё с детства Мокей помнил, что некоторые травы даруют покой, избавляют от ночных кошмаров и даже насылают морок. Бык, каким бы он ни был, ел растительность, поэтому можно было попробовать скормить ему нужные травы.

Однако, вырастить такие оказалось нелегко — сколько бы ни пытался начинающий маг упросить лианы, чтобы они породили аппетитные цветы.

Тогда Мокей использовал хитрость. Раз нельзя скормить быку вкусные растения, можно попробовать взять под контроль его тело. Для этого представил юный травяной ведун, как тонут его лианы, что быка оплели, в смоле густой на его теле. Как они глубже проникают, осторожно оплетают каждую косточку, каждый мускул. Всё дальше разрастались внутри быка растения, и вскоре стал Мокей слышать чувства и желания зверя, что самолично слепил и оживил. Подобно буйному пожару, несущему неотвратимый крах и погибель, клокотала в рогатой туше необузданная ярость. Казалось, что сам Мокей ощущал, как она заражает его, словно чёрная хворь.

Этому нельзя было поддаваться — собрав в кулак всю волю, что имел, он тихим твёрдым голосом приказал:

— Успокойся. Я — твой творец и хозяин.

Бык взревел так, что поднялся ветер. Комья и нити смолы взвились в воздух и полетели навстречу ученику Костряники. С чавкающим звуком, почти таким же, с каким лопались пузыри в наполненной тягучей жижей яме, они облепили зелёный балахон, попали на руки и грудь, и, словно повинуясь желаниям зверя, стали оплетать тело Мокея, стремясь задушить его.

Сражаться и одновременно стараться не погибнуть от удушья было практически невозможно, и Мокею пришлось приложить титанические усилия, чтобы переломить бычье стремление поднять его на рога.

К великому удивлению, у него начало получаться — вскоре туша явно расслабилась, и стало легче повелевать ею. Взгляд животного стал вместо наполненного яростью, отрешённым и успокоенным, однако не стоило надеяться, что смоляной бык больше не набросится. Не прерывая зрительного контакта, парень начал медленно отступать. При этом он не переставал мысленно уговаривать зверя успокоиться. Жгучая ярость, вырывавшаяся из подсознания животного, словно протуберанцы из короны солнца, постепенно сходила на нет. Медленно, но верно, бык потерял интерес к Мокею, втянул обратно в тело смоляные нити. Грязный, тяжело дышащий, но живой, начинающий травяной маг опустился на землю, не в силах стоять на дрожащих ногах.

Зверь заревел, затем развернулся в противоположную от своего создателя сторону и бросился прочь, на полевые просторы. Сколько бы ни пытался Мокей вернуть быка, крича ему вслед, у него ничего не получалось.