Эпопея «Нормандии – Неман»

Мы пролетаем над Mo[59]. Через несколько минут мое сердце сжимается – я вижу шпиль собора Нотр-Дам, Сену и, конечно, Эйфелеву башню. По радиосвязи слышу голос парижского уличного мальчишки, говорит мой приятель Альбер:

– Эй, парни! Как же здорово снова увидеть эту железяку!

Чертов Бебер! Все-таки у него талант находить точные формулировки – он, по обыкновению, лучше всех выразил то, что ветераны чувствуют в этот момент.

Крыло к крылу, словно спаянные, мы проходим над Елисейскими Полями парадным строем на малой высоте. Летим так низко, что из кокпитов видны машины на улицах и прохожие на тротуарах. В моих наушниках звучат радостные возгласы.

Над Триумфальной аркой три эскадрильи расходятся веером, затем перегруппировываются. Мы прибываем в Ле-Бурже. Снова парадным строем проходим над аэровокзалом, где черным-черно от собравшихся людей, и парами начинаем снижаться. Возглавить авиаполк на взлете было доверено ветеранам, честь вести его на посадку принадлежит командирам. Первым садится Дельфино на своем Як-3 с бортовым знаком «дубль зеро» – двумя соединенными нулями. За ним следуют Матра и Пуйад. Марши – ну кто же, как не он! – развлекает огромную толпу фигурами высшего пилотажа.

Ступив на землю, я шатаюсь как пьяный. В жизни не видел столько народа! Люди теснятся за ограждениями, машут нам с балконов аэровокзала. Передо мной плещется человеческое море, дышит, волнуется, ходит ходуном и радостно шумит. Взоры устремлены к небу – все восхищаются непревзойденным мастерством Марши.

Горечь и разочарование, испытанные нами здесь прошлой зимой, позабыты. Париж, тот самый Париж, который мы так любим и который воплощает в себе всю Францию, приготовил нам самую невероятную, фантастическую и горячую встречу. Мы и мечтать ни о чем подобном не могли! Сопровождающие нас советские механики ошеломлены и взволнованы еще больше. Они тоже не ожидали такого грандиозного приема.

Я еще плохо соображаю, что происходит, а весь авиаполк уже выстраивается на смотр перед полковником Суффле, представителем де Голля.

Публика требует продолжения шоу, и неутомимый Марши дает новый сеанс высшего пилотажа. Все задирают головы и, выкручивая шеи, пытаются уследить за ним в вечереющем и сказочно прекрасном июньском небе.

Сеанс окончен, начинаются торжественные речи. Шарль Тийон, министр авиации, и посол Богомолов воздают нам почести и единодушно прославляют франко-советскую дружбу.

Эмоции достигают пика, когда Шарль Тийон зачитывает список летчиков «Нормандии – Неман», погибших в боях. Сорок два человека из девяносто шести. Сорок два имени одно за другим раздаются в полнейшей тишине, не менее поразительной, чем радостный многоголосый гул, предшествовавший ей.

Когда церемония заканчивается, к нашей веселой компании подходит пожилая дама в черном.

– Скажите, все летчики уже здесь? – спрашивает она. – Я ищу сына, его зовут Жорж Анри. Возможно, он в эскадрилье, которая еще не приземлилась?

Мы молча переглядываемся. Как ей сказать, что других эскадрилий нет? И что 12 апреля 1945 года ее мальчик, жертва наземной бомбардировки аэродрома Бладиау в Восточной Пруссии, стал последним погибшим пилотом из авиаполка «Нормандия – Неман»?..

Часть третья Начинается новая жизнь

37 Истребитель становится изобретателем

После того как мы облетели всю Францию вдоль и поперек с показательными выступлениями, наши Як-3 устали и поистаскались, а поскольку им не хватало запасных деталей, авиаполку предоставили замену – NC-900, являвшие собой не что иное, как FW-190, собранные на французских заводах во время оккупации.

Мало того что никому из «Нормандии – Неман» не доставляло особого удовольствия летать на аппаратах, безжалостно уничтожавшихся нами на советско-германском фронте, так они еще очень быстро стали приходить в негодность – французским рабочим, строившим их для немцев, явно удался саботаж.

В итоге NC-900 были отправлены на свалку в декабре 1946 года, всего через 10 месяцев эксплуатации. И жалели мы о них куда меньше, чем о наших «яках», которые тоже пошли на слом один за другим начиная с 1947-го. К счастью, одному самолету удалось избежать общей печальной участи, и он окончил свою блистательную карьеру в Музее авиации и космонавтики в Ле-Бурже.

Примерно в этот период я начал основательно задумываться о собственном будущем. Приближалось мое тридцатилетие, и нужно было выбирать, куда двигаться дальше. Передо мной открывались прекрасные возможности – к примеру, остаться в армии, как Жозеф Риссо, Роже Соваж и другие наши товарищи из «Нормандии», или же наняться пилотом в «Эр Франс» и сделать там достойную карьеру, да еще путешествуя по всему миру. Меня привлекало и то и другое. Однако обстоятельства требовали найти иной путь. Дело в том, что я унаследовал от родителей несколько поместий и не считал себя вправе их продать. А содержать такие обширные владения на офицерское жалованье и даже на зарплату командира воздушного судна не представлялось возможным.