Эпос сербского народа

Образ Марка, созданный легендой, стал настолько живым, что в разных пределах Балканского полуострова народ связывает его имя с горами, колодцами, руинами, ручьями, лесами. Рассказы о Марке и его огромном пегом коне Шарце, который пьет вино как добрый юнак, обгоняет горных вил, и в битве страшен как лев, были у всех на устах. Даже слабости Марка стали дороги народу. Марко любит выпить; с одной стороны седла юнак вешает свою многопудовую палицу, а с другой «для равновесия» бурдюк с вином. Что с пьяным Марком разговаривать опасно, знает прекрасно и сам султан, который не раз должен откупаться золотой казной от своего строптивого и грозного во хмелю «пасынка». Сильнее Марка лишь албанский разбойник Муса, державший в страхе все турецкое царство, да еще турок Алил, но и с ними Марко справляется не силой, а лукавством; он хитроумен, как Одиссей. Поэтому в случае нужды прибегают не только к его силе, но и к его разумному совету. Ему свойственен также несколько грубоватый, но живой юмор; его острое слово часто разит, как меч. Если Марко жесток, то иным он и не мог быть в народном представлении в эпоху угнетений и насилий. Впрочем, в некоторых рассказах о его свирепых поступках и грабежах несомненно отразились обычаи и нравы гайдуков, которые в более поздних песнях придали Марку черты предводителя разбойничьей шайки.

От островов Адриатики до Родопских гор народ продолжал непрестанно творить легенды о Королевиче Марке ²². В синем утреннем тумане и в ясные ночи можно было слышать удары копыт Маркова Шарца по отрогам балканских гор. В колодцах, лесных источниках и лесных озерах отражалось его лицо. Слышно было, как он бросил в море свой крылатый шестопер, чтобы его вытащил тот юнак, который будет ему равен.

Фантазия гусляров создала образ матери Марка, старухи Ефросимы, верной сестры воеводы Момчилы. Она ничем не похожа на королеву: сама стирает кровавые рубахи Марка и склоняется над очагом, приготовляя пищу. Иные гусляры рассказывают, что король Вукашин взял в жены вилу Мандалину, которая родила Марка и его брата Андрея («Матица Хорватская» И, II, 1). По рассказу других, Марко сам женился на королеве горных волшебниц Наданойле («Матица Хорватская» I, II, 61). Таким образом, по одной традиции Марко — сын, а по другой — муж вилы ²³. С вилами Марко водит знакомство всю жизнь. Вила предупреждает его о неминуемой смерти. Однако мифологические элементы в песнях о Королевиче Марке сводятся к общим для всех гусляров и их слушателей поверьям, которые' вплетены в канву повествования, не составляя ее основы.

Известно, что исследователи сербского эпоса немало потрудились, разыскивая источники сюжетов песен о Королевиче Марке. За последнее время становится все более ясным, что многие мотивы и сюжеты, которые считались заимствованными, свойственны разным народам на определенной стадии развития и возникли независимо друг от друга. Эти типические схождения, как справедливо заметил В. М. Жирмунский, не снимают вопроса о возможности культурных и литературных взаимодействий — «напротив, именно сходство общественной ситуации является предпосылкой подобных взаимодействий» ²⁴. Однако сопоставления и особенно сравнения должны производиться с должной осторожностью, учитывая материалы не только западного, но и восточного эпоса.

Не приходится сомневаться в том, что некоторые мотивы могли проникнуть в сербский эпос из венецианской Далмации и Дубровника, а также -Заносились через Константинополь на Балканы с Востока, но Халанский в конце прошлого века слишком поспешно сближал роман о Бове с «Женитьбой короля Вукашина». В «Бове» неверная жена Меретриса выдает с головой своего мужа.

Эта тема с еще большей сюжетной близостью находится не только в франко-итальянских и славянских, но и в грузинских преданиях. Грузинское сказание повествует о царе Вахтанге, который пал жертвой измены своей жены. Мусульманский царь обещал жениться на ней после смерти противника. Однако когда Вахтанг погиб на охоте, чужеземный царь приказал привязать жену-изменницу к хвосту коня, приговаривая: «Если ты не смогла оценить такого героя и прославленного мужа, как же меня оценишь» ²⁵. Ср. с сербской песней:

Тут король Вукашин молвил слово:

«Горе мне, клянусь я вышним богом!

Видосава, ну и потаскуха!

Коль такого предала юнака —

Нет на свете равного Момчиле —

То меня предаст, наверно, завтра!»

Верных слуг Вукашин призывает.

Схватывают суку Видосаву,

Привязали к хвостам лошадиным,

Гонят слуги коней по нагоркям.

Растерзали кони Видосаву.

(«Женитьба короля Вукашина», 281—291)

Не приходится сомневаться в том, что расправляться с «Меретрисами» 'подобным образом было некогда распространенным и освященным веками обычаем, и что дело идет не о влиянии французского или грузии--ского предания на сербское.