Эра беззакония

Протоколы: наш и прокурорский — составлены правильно и полно. Труп дактилоскопирован. Вещдоки собраны. Примерно в девятнадцать тридцать труповозка увезла тело. Сдали в морг второй горбольницы. Запись о приеме есть. Впоследствии зачеркнута. Конечно! Из морга труп исчез. Фальсификация учета.

Что мы выяснили?

Санитары и дежурный патологоанатом перебрали спирту, пока болели у телевизора за «Зенит». До полной потери работоспособности. Может, и к лучшему.

В двадцать два ноль-ноль приемку трупов от стадиона начали четыре студента-медика. Они подрабатывали в морге всего второй день. Многого не знали, а потому осторожничали. Штатные санитары не глядя перебросили бы нашего самоубийцу с каталки в холодильник и — гуд бай! А пацаны обратили внимание на отсутствие трупного окоченения. Растерялись, что делать?

Один — постарше. Определил фибрилляцию сердечной мышцы, как ему показалось. Потом слабую реакцию на болевой раздражитель. Иголой тыкали, говорят. И зеркальце запотело…

Местные все равно в холодильник отправили бы. Чтоб бумажки не переписывать. А эти не поленились, повезли наверх, в реанимацию. Только оформить по правилам не умели. Так оставили.

В реанимацию потоком шли «футболисты». «Наш» в струю попал и все что положено получил. Везунчик!

Беда в том, что студенты процедурой не владели. Бумаг не заполнили. Даже своим про «ожившего» не сказали. Когда санитары к утру оклемались, студенты уже разошлись по домам. И на работу, при таком подходе, забили по полной. Мы этого Сережу Потапова, что зеркальце подставлял, два дня искали.

«Наш» в реанимации так и прошел — неизвестным огнестрелом. Их дело «реанимать»! Бумаги пусть в приемном оформляют. Оживили. Капельниц навешали и, вперед, в кардиологию. Те записали: «Поступил из реанимации…» — и лечат себе потихоньку.

А «нашему» дальше везет. К футболу готовились. Врачи на месте, медикаменты, какие положено. Начальство мандражирует, следит, чтоб хоть немного лечили. Особенно когда журналисты, как мухи, больницу обсели.

Пуля малокалиберная. Прошла навылет. Остальное хирург объясняет случайностью. Сердце чуть смещено. Клиент этого не знал, да и руки дрожали. В миллиметрах от аорты пулька прошла. Ни крупных сосудов, ни сердечной мышцы не задела. Бывает такое. Полсантиметра в сторону — стопроцентный покойник.

Счастливчик! Болевой шок и потеря крови сымитировали картину клинической смерти.

Врач «Скорой» откровенно «смудачил». Ребята его допрашивали, так и не поняли: идиот или полное отсутствие профессиональных навыков. Может, и то и другое. Живого человека в морг отправил! Увидел дырку в районе сердца и скорее бумажку писать. Ни пульс, ни дыхание поискать не додумался. К стадиону спешил! Болельщик хренов.

Стоп! Думать…

«Скорая» приехала неправдоподобно быстро! И труповозок по полдня дожидаются.

А толпа журналистов? Кто-то заранее все приготовил? Зачем? Записать: «Врача «Скорой» — на повторный допрос». И прессу прессануть на источник информации. Если существует этот «кто-то», то дальше морга наш клиент — не ходок. Санитары зря денег не берут. Неужели футбол способен хоть кому-то пойти на пользу?

Врачи в больнице — случайное везение. Кому-то рубль найти повезет, а «нашему» — такое привалило. Что ж ты за типчик? В бронежилете родился. Нежился под капельницей почти неделю. В сознание не приходил. А как рана поджила, стал глазенки открывать. Врач говорит — бессмысленные глазенки. Неподвижные. Мозговое кровообращение, видимо, пострадало.

А потом ты исчез!

Как же так, Счастливчик? Очнулся, увидел, какие сиськи вывалила на тебя медсестра Онищук, и с испугу дал деру? А означенная медсестра утверждает, что на десятый — двенадцатый день излечения к тебе кто-то приходил. Два мужчины разыскивали пропавшего во время футбола товарища. Им показали «нашего». Они его не признали. Но медсестра Онищук утверждает, что по мимике поняла: нашли того, кого искали. И «наш» к вечеру задергался. Что ты задергался, Счастливчик?

На следующее утро кроватка оказалась пустой. И никто ничего не видел. «Дежурного врача, медсестру и санитарку — на повторный допрос».

Через день, двадцать восьмого, мои орлы подоспели. К разбитому корыту.

Все бы ничего. Да-а. Все бы ничего, но ориентировочно двадцать пятого октября, в квартире 15, по Достоевского, 4, убиты старики Самсоновы, семидесяти пяти и шестидесяти девяти лет. Дед скончался от ударов по голове гантелей, а бабку задушили подушкой. Их обнаружил Егоров вечером двадцать восьмого. Пошел за дополнительными показаниями. Центральное РУВД пыталось отмыться перед Главком. Экспертиза ставит дату смерти — двадцать пятое октября. Ты вроде ни при чем, Счастливчик. Но смерть ходит с тобой в обнимку.

Мы с Егоровым целую поллитру выпили за упокой души стариков. Невинно убиенных. Зубами скрежетали и в пустоту кулаками грозили. Егоров сказал, что до участка не доведет гадов. Кто они? Дружки твои, Счастливчик?

Нет. Конечно, нет. Ты сам их боялся. И бегал от них. Почему?..

Калмычков разволновался. Что-то приходит! Он начинает слышать… Спокойно! Не скатиться на простые совпадения. Ловить! Ловить ощущение.