Эра беззакония

Большая часть домов — летние дачи. Сейчас в них пусто и холодно. Подъезды к ним завалены снегом. Есть и старожилы — простое деревенское жилье. Эти домики поменьше, посерее, привычной среднерусской архитектуры. В них светятся окна. И дорожки к калиткам расчищены.

Дом № 31 — из деревенских. Калмычков проехал мимо него и остановился в сотне метров. Мотор не заглушил.

Проверил связь, пистолет переложил в карман. Вышел, огляделся.

Тихо. Ничего настораживающего. Пошел к калитке. Следов чужих шин на дороге нет. Снег не тронут. Нащупал крючок и открыл калитку. Огляделся. Тропинка к дому почищена, но припорошена слоем свежевыпавшего снега. В доме — люди. Горит тусклый свет и работает телевизор.

Домик маленький, в четыре окошка. Бревенчатый, под ветхой вагонкой. Вход через веранду, прилепленную справа к основному строению. Постучал в растресканную дверь. Никогда не работал в деревне, поэтому вздрогнул, когда слева от него, в оконце основного дома, зажегся свет. К стеклу приникло чье-то лицо, стараясь ладонями отгородиться от лампочки и разглядеть в темноте пришельца. Калмычков повернулся к окошку.

«Там милиция…» — донесся удивленный детский голос.

Через минуту свет включили на веранде, и сквозь дверь мужской голос спросил: «Что надо, в такую позднотень?»

— Откройте, пожалуйста! Я из милиции… — сказал Калмычков.

Лязгнула защелка, немного приоткрылась дверь. В проем высунул голову пожилой мужчина.

— По нынешним законам милиция должна с ордером ходить, — выговорил он Калмычкову, вглядываясь в его лицо и погоны. Но пригласил: — Заходьте.

С веранды, через маленькую прихожую, прошли в кухню, потом в комнату.

На диване сидела немолодая, полная женщина и девочка лет двенадцати. Худенькая и испуганная.

— Здравствуйте. Полковник Калмычков. Из Москвы. Зовут меня — Николай Иванович. — Он без приглашения сел на стул, благо пара их стояла у печки. — Что интересного хотите мне рассказать?

Хозяева молчали, разглядывая незваного гостя. Может, они «ни при делах?» Генерал назвал только адрес.

— Понимаете, зачем я приехал?.. — спросил Калмычков. В ответ — тишина. — Как ваша фамилия, как зовут хозяина и хозяйку? — затормошил их Калмычков.

— Тимохины… — пробурчал хозяин. — Тимохины, Павел Федорович и Татьяна… Петровна, да Петровна… Дочка наша младшая — Вероника.

— Красивые имена у тверских девчонок, — сказал Калмычков. — Я хочу узнать про чужого мужчину, который появился сегодня. Он звонил от вас. Где он?

— Рассказывай уж, дуреха, раз вляпалась. Небось, беглый какой… Целый полковник приехал.

Девочка теребила подол платьица и молчала.

— Да что вы! Никакой он не беглый, — успокоил их Калмычков. — Наш человек…

— Ничего и не ваш! — встрепенулась девочка. — Он сказал, что приедет милиция, или кто-нибудь еще. Но разговаривать можно только с Калмычковым. Остальные — чужие. Какой же он ваш?

— Документик поглядеть можно? — спросил Павел Федорович. Калмычков показал удостоверение.

— Дяденька говорил: Калмычков приедет из Питера… — недоверчиво поглядела на него девочка.

— Меня перевели в Москву. Десять дней назад. Он этого не знал. Расскажите по порядку, — попросил Калмычков.

— Дочка его встретила у нашей калитки… — начал Павел Федорович, но девчушка оборвала.

— Не так! Его под утро с поезда сбросили. Это все знают! В школу шла, кровь на снегу видела. До метели. Говорят, он полз по улице и в двери стучался, где собак во дворе не было. Весь поселок перебудил.

— И что, пустил кто-нибудь? — спросил Калмычков.

— Жди! Пустят чужого… — хмыкнул Павел Федорович. — Только такие дурехи, как наша.

— Не перебивайте! — обиделась Вероника. — Конечно, никто бомжа не пустит. Одежда порвана, сам в крови, в синяках. Видели бы его!.. Но он не бомж. Опять сбили!.. Утром я кровь на снегу видела. В школе девчонки рассказали, что он в двери стучался. А после обеда иду домой… Нет, сначала к Ленке ходила… В общем, темнеть уже начало. Подхожу к нашей калитке, он сидит. Спиной об забор уперся и смотрит. Мне кажется — не бомж… Лицо в синяках, но не обросшее… Знаете, бомжи и летом с бородами.

— А что, у вас бомжи водятся? — решил уточнить Калмычков.

— Что ж мы, не люди? — подала голос Вероникина мать. — Рядом железка, свалка. Город недалеко. У нас этого добра навалом.

— Значит, как выглядят бомжи, ты знаешь, — спросил Калмычков Веронику. — Чем он еще на бомжа не похож?

— От него не пахло. Бомжи воняют! Фу…Близко не пройдешь… Лицо у него не как у алкаша. У них лица становятся… Как это… Не людские.

— Деградация? — уточнил Калмычков.

— Наверно. А этот — обычный человек, только избитый. Без бороды.

— Что он сказал?

— Сказал, что ему нужно позвонить. Я на него заругалась, припугнула, что собаку спущу… У нас и собаки нет. Убежал Джек на той неделе. Мамка не кормит… Вот. Он глаза закрыл, думала — все. Потом открыл, смотрит… Молчит. Жалко стало. Я домой сходила, папкин мобильник взяла. Хорошо, заряженный и с деньгами, оказался.

— Старшая дочь на день рождения подарила. Иногда пригождается… — дал справку Павел Федорович.