Эра Дракулы

…Смехотворно поздно она поняла, что Чарльз боится не того, с чем ему предстоит столкнуться во дворце. Он боялся за нее, боялся последствий того, что скоро должно было произойти. Борегар взял ее за руку и крепко сжал.

– Жени, – голос его едва превышал шепот, – если то, что я сделаю, принесет тебе вред, я искренне сожалею.

Она не поняла его. Пока ее разум старался поспеть за ним, Чарльз наклонился и поцеловал ее в губы на манер «теплых». Женевьева ощутила его и вспомнила все…

…В темноте ее голос был холоден:

– Это может длиться вечно, Чарльз. По-настоящему вечно.

Он вспомнил свою встречу с Майкрофтом.

– Ничто не вечно, моя дорогая…

…Поцелуй оборвался, и он отошел назад, оставив ее в смятении. А потом двери открылись, и Женевьеву с Чарльзом допустили в присутствие королевских особ.

Скудно освещенный сломанными канделябрами тронный зал казался адским хлевом для людей и животных; когда-то красивые обои на стенах были изорваны и покрыты пятнами. Грязные картины, за которыми явно не ухаживали и содержали в неправильных условиях, висели под странными углами или были свалены в кучу позади мебели. Хохочущие, скулящие, ворчащие, ноющие, кричащие создания скопились на диванах и коврах. Практически обнаженный карпатец боролся с огромной обезьяной, их ноги скребли и скользили по загаженному полу. Смрад засохшей крови и навоза казался таким же сильным, как в доме номер 13 в Миллерс-корте.

Меррик представил их собравшимся, нёбо его явно пострадало, пока он произносил имена Борегара и Дьёдонне. Кто-то отпустил резкое замечание на немецком. Взрывы грубого смеха пробились сквозь гомон, но сразу оборвались, стоило шевельнуться руке величиной с окорок. От жеста собравшиеся замерли; карпатец прижал морду обезьяны к полу и сломал животному позвоночник, поспешно закончив единоборство.

На воздетой вверх руке огромное кольцо с камнем играло отражениями семи костров. Женевьева узнала «Кохинор», или «Озеро Света», самый большой бриллиант в мире и главный предмет коллекции королевских драгоценностей[213]. Она не могла отвести глаз от ярко сияющего камня – и от вампира, который владел им. Принц Дракула – массивный, словно памятник, – сидел на троне, сквозь морщинистую серую кожу неимоверно раздутого лица проступал яркий багрянец. Усы, слипшиеся от свежей крови, свисали на грудь, густые волосы свободно ниспадали на плечи, а покрытый черной щетиной подбородок усеивали красные потеки, оставшиеся с последнего кормления. В левой руке консорта покоилась держава, которая в ладони такого размера казалась не больше теннисного мяча.

Чарльз задрожал в присутствии врага, запах бил будто кулаками. Женевьева поддержала его и оглянулась вокруг.

– Я не мог и представить… – пробормотал он, – не мог…

Черный бархатный плащ, оборванный по краям, с горностаевым воротником, висел на плечах Дракулы крыльями гигантской летучей мыши. Кроме него на принце-консорте ничего не было; его тело покрывала густая спутанная шерсть, кровь запеклась на груди и руках. Бледное мужское достоинство лежало змеиными кольцами на коленях вампира, красное на конце, словно язык гадюки. Тело принца набрякло кровью, вены толщиной с веревку пульсировали на шее и руках. При жизни Влад Цепеш не отличался большим ростом; теперь же превратился в гиганта.

«Теплая» девушка пробежала через зал, ее преследовал один из карпатцев. Это оказался Руперт из Хентцау, униформа его была разорвана в клочья, лицо заливал багровый румянец. Пока руританец двигался, пластины его черепа смещались, искажая и собирая заново лицо. Взмахом лапы он сбил девушку на пол и соскреб с ее спины шелк пополам с кожей. Потом принялся терзать ее тело трехсуставчатыми челюстями, не только высасывая кровь, но и заглатывая куски мяса. Во время кормления Хентцау все больше становился похожим на волка, он извивался, высвобождаясь из ботинок и штанов, его смех превратился в вой. Девушка, разумеется, умерла сразу же.

Дракула улыбнулся, желтые зубы походили размером и формой на заостренные большие пальцы. Женевьева посмотрела в широкое лицо короля вампиров.

Королева стояла на коленях перед троном, вокруг ее шеи красовался шипастый ошейник, массивная цепь вела от него к браслету, свободно висевшему на запястье Дракулы. Из одежды на Виктории остались только ночная рубашка и чулки, каштановые волосы были распущены, лицо заливала кровь. Наверное, никто не смог бы узнать в этой униженной женщине ту пухлую старушку, которой она некогда была. Женевьева надеялась, что императрица сошла с ума, но боялась, что та прекрасно осознаёт все происходящее с ней. Виктория отвернулась, не желая смотреть на трапезу карпатца.

– Ваши Величества, – сказал Чарльз, склонив голову.

Чудовищный взрыв смеха, больше похожего на пускание газов, раздался из зазубренной, клыкастой пасти Дракулы. Смрад его дыхания заполнил комнату. Словно все вокруг умерло и сгнило.

– Я – Дракула, – произнес он, удивив вновь прибывших мягким английским практически без акцента. – А кто эти гости?