Облачившись в костюм, делающий меня похожим на лешего, я собираю винтовку. Пока она будет у меня в чехле, не дело зря светить оружием. Пусть лучше говорят, что видели странного человека с лопаткой в руке, чем человека с винтовкой, похожей на ту, которые в фильмах показывают. Так что винтовку – за спину, а в руки лопатку. Хорошая лопатка, Cold Steel Special Forces Shovel, которая делается американцами из хорошей стали, представляет собой почти точную копию малой саперной лопатки, которой можно обезглавить человека. Лопатка заточена как бритва, и я уверен, что попаду ей в человека с тридцати шагов, если будет нужно.
Первые сотни метров дались сложно, потому что тут была трава и кустарник – орешник, на который цеплялся проклятый Леший. Затем пошло проще – травы тут уже нет, света для нее не хватает. Только мягкая листва, многолетний слой которой мягко пружинит под ногами. Направление я брал по прибору GPS-навигации и старался не шуметь. Спешить не нужно, в лесу никто не спешит. Они от меня никуда не денутся.
Ближе к утру я вышел к населенному пункту, который до сих пор числился на карте, но фактически не существовал.
М-да… Интересно, а как быть с тем, что укушенный собакой пролетает мимо рая? Или для тех, кто ведет джихад, это неважно?
Первое, что я понял, как оказался здесь, – это то, что лесопилка, некогда дававшая жизнь целому поселку, уже не действует. Целый цех, построенный когда-то как ангар, в котором стояло оборудование, обветшал, горы опила давно почернели и сгнили. Доски облезли и посерели, краска пошла пузырями, а там, где раньше были штабеля бревен, сиротели почерневшие от времени обрубки…
Но здесь зачем-то были собаки, их лай я хорошо слышал.
Я немного поразмышлял на тему, где лучше мне встретить утро – на крыше заброшенной лесопилки или в лесу, выбрав видное место. Привычно осторожно я отступил в лес.
Сейчас я смотрю в лицо одного из местных хозяев – симпатичного, нагловатого, накачанного кавказца лет тридцати. Он здесь хозяин жизни – вон там стоит его поджарый[35]
, прямо за домом, у него вон там магазин, единственный на все село, цены в котором могут быть какие угодно – а вон там проживают его сородичи, машины у которых попроще – «десятка» и «Приора». Он улыбается, он смотрит на обтерханного русского мужичка как хозяин жизни, нагло и самоуверенно – и все в его жизни хорошо. За исключением того, что я смотрю на него через оптический прицел винтовки, и для того, чтобы оказать ему лучшую в жизни услугу – превратить в шахида, я имею в виду, я должен лишь переместить палец повыше и сделать короткое движение.И все.
Лесопилка не работает, но лес здесь пилят. Просто не на доски, а срубают сучки… не знаю, как это дело называется, не силен в заготовке леса, дальше распиливают на бревна, грузят на лесовозы и отправляют. Куда… ежу понятно куда. Здесь неподалеку проходит линия железной дороги и есть заброшенный полустанок, вот туда и отвозят по самовольно прорубленной дороге. Там нужные люди не железке оставляют платформы, потом забирают – уже с древесиной. Ветка эта тоже полузаброшенная, хотя поезда по ней, случается, что и ходят. Здесь когда-то проходило третье кольцо ПВО Москвы, поэтому нужна и железка, и дороги, и работа людям – все тогда было нужно.
На лесной работе работают рабы, а этот молодой красивый кавказец их охраняет. Точнее – сторожит, для охраны нужно намного больше людей, а он тут один, и даже не особо напрягается. И еще тут работают закупы. Это такое слово из древнерусской истории. Рабов в России не было, а были закупы. Они работали на хозяина бесплатно до тех пор, пока не отработают долг, а потом считались свободными. Раба от закупа отличить довольно просто – я, например, отличу безошибочно. Закуп – это обязательно кавказец. Который чем-то накосячил, потерял деньги на рынке, например, проиграл что-то – и здесь отрабатывает долг. Раб – это русский. Всегда раб – это русский.