– Ладно. – Роан подумала, что у девочки снова кончилась краска. Наверное, она собирается расписывать стену далля.
– Посмотри и скажи, о чем тут говорится. – Брин подняла камень с нарисованными на нем картинками. – На зачеркнутые не гляди.
– О чем говорится?
– Да. Какая тут главная мысль? Наконец-то я сделала как надо, хотя получилось не сразу.
Роан опустилась рядом на колени и изучила нарисованные Брин картинки: по большей части, линии и круги. Кружочки на первой картинке напоминали облака, под ними – линии. На второй – пушистый шарик, уже без линий. На третьей – кружочек с линиями во все стороны. Картинки были незамысловатые, но милые, и она восхитилась мастерством Брин.
– Как красиво!
– На красоту не смотри! Ты поняла, о чем идет речь? Тебе ясно, что я пытаюсь сказать?
Роан кивнула.
– Не кивай, скажи словами! Что это значит?
– Четыре дня шел дождь, затем вышло солнце.
Челюсть у Брин отвалилась.
– Да! Точно! Отлично! Ты все поняла по трем картинкам! – Брин порывисто обняла Роан.
Роан резко втянула ртом воздух и напряглась всем телом. Голова ушла в плечи, руки и зубы сжались.
Брин тут же ее выпустила.
– Прости, прости! Мне жаль… Я… я так обрадовалась. Ты в порядке?
Роан сосредоточилась на дыхании. Вдох, выдох. По щекам покатились слезы: сначала слева, потом справа. Слева они всегда катились быстрее. Может, глазница мельче…
Вдруг раздались глухие удары. Потом донесся крик Брин.
Брин? Почему она кричит? С ней все в порядке?
– Прекрати! – вопила Брин. – Роан! Роан, прекрати! Прекрати!
Роан опустила глаза и увидела, что бьет себя кулаками по бедру. Хотя удары были сильные, боли она почти не чувствовала.
– Ох, ради Мари! – Брин тоже плакала. – Прости-прости-прости!
Роан перестала себя бить и снова задышала. Он мертв. Он мертв. Он мертв. Дыхание замедлилось. Слезы иссякли. Она вытерла глаза и посмотрела на Брин.
– Ты как?
Вид у Брин был оторопелый.
– Нормально. Позвать Гиффорда?
Роан покачала головой.
– Я в порядке, правда. Прости меня за то… за то, что я – это я.
Брин не ответила, испуганно закрыв рот обеими руками.
Роан захотелось залезть в норку и закопаться. В таких случаях она возвращалась в хижину Ивера, сжималась в комок на своей циновке и пряталась под одеялом. Но хижина Ивера развалилась, а одеяло она потеряла во время бури вместе с прочими вещами. И все же Роан знала наверняка – оставаться рядом с Брин, глядящей на нее с ужасом, она не в силах.
– Извини, – сказала она и ушла, покинув шерстяной навес.
По пути Роан заметила, что люди все как один смотрят в сторону лагеря фрэев. Галанты расположились вдали от селян, на востоке поля. Оттуда доносился странный шум.
– Что стряслось? – спросил Вив-пекарь у Трессы, которая сидела на солнышке и шила.
– Похоже, калека сделал то, чего не следовало.
И тогда Роан побежала. Она помчалась к лагерю галантов. Почти все фрэи стояли кругом. В центре лежал Гиффорд – лицо распухшее и в крови, один глаз заплыл и не открывался. Из носа и изо рта текла кровь. Он сжался в комок, кашлял и отплевывался. Отвесив последний пинок, галант отошел.
Роан застыла, не в силах двинуться с места. Гиффорд смотрел на нее уцелевшим глазом. Из него выскользнула слеза и побежала по щеке.
Ивер умер, но Роан все еще слышала его голос: «Ты убила свою мать, Роан. Ты всю жизнь была для меня обузой и станешь проклятием для любого, кто тебя полюбит. Такова уж твоя суть, Роан. Ты – подлая дрянь и заслуживаешь того, что я сейчас с тобой сделаю…»
– А ты чего ожидала? – спросила Падера у Мойи.
Старуха сидела под навесом на груде шерсти, зарывшись в нее, как паук в паутину. Глаз она не поднимала. Да и вряд ли бы она разглядела что-нибудь сквозь щелки, которые называла глазами. И все же Мойю тревожило, что старуха всегда знает, кто вошел, словно чует по запаху.
– То есть? Выражайся более внятно. – Мойя разлеглась на примятой траве. – Или ты снова болтаешь сама с собой?
– Я не болтаю сама с собой. Хотя следовало бы. С собой мне во сто крат интереснее, чем с вами, занудами.
– Не лопнешь от такого счастья?
Мойя налила воды из кувшина в чашку, отпила половину, остальное выплеснула на голову, намочив шею и верх платья.
– Не знаю, к чему Роан старалась и вешала навес, раз уж ты все равно под ним обливаешься, – заметила Падера.
– Снаружи жарко и влажно. Жаль, не знаю, где Бергин хранит свое пиво. – Девушка прислонилась спиной к прохладной каменной стене, держа в руках пустую чашку.
Старуха продолжала начесывать шерсть. Звук раздражал Мойю.
– Ладно, сдаюсь! Чего мне следовало ожидать?
Падера приоткрыла один глаз и посмотрела на нее.
– Галанты – люди войны. Они говорят с помощью насилия. Таков их язык.
– Никакие они не люди, – заявила Мойя. – Они фрэи.
– Разница невелика.
– Да что ты вообще понимаешь? Тебя там даже не было!
– Жаль, что ты не можешь сказать того же о себе.
– Замолкни, старая ведьма! – Мойя грохнула чашку о землю и отвернулась.