Эра Мориарти

Вернёмся на борт Бейкерстрита, в утро понедельника — первого понедельника после Кейбл-стрит, вечерней попойки с докерами и ночного путешествия по зловонным подземельям Ист-энда. Первое утро после моего первого предательства. Именно тогда к нам на борт явился молодой констебль с сообщением о новом убийстве — вернее, убийстве довольно старом, но обнаруженном только что благодаря вчерашним беспорядкам. Я не стал отказываться, когда Холмс решил лично осмотреть место происшествия и попросил меня составить ему компанию.

До нужного дома на Бэк-Черч-лейн мы добрались сравнительно быстро, сложнее оказалось найти место для парковки. Только тут я понял причины, побудившие моего друга предпочесть тесный и неудобный автожир куда более комфортабельным авиеткам — им требуются специальные площадки, которыми ныне оборудованы практически все крыши в более респектабельных районах, но вот в Уайтчепеле вряд ли нашлась бы хотя бы одна такая. Крохотному же автожиру достаточно любой более или менее ровной дорожки. Пилот высадил нас в небольшом скверике ближе к Тауэр-хилл и умчался искать новых пассажиров, мы же отправились обследовать дом. Благо отличить его, даже не зная точного номера, было нетрудно по выбитым стёклам первого этажа и наполовину разломанной стене эркера — именно в ней и был обнаружен труп. Не знаю, кто постарался — то ли докеры в поисках спрятавшихся чернорубашечников, то ли полицейские, в поисках докеров, или же просто соседи решили под шумок отомстить домовладельцу, но как бы там ни было, один полуразрушенный дом вместо многочисленных погромов и пожаров — неплохой размен.

Как сообщил констебль, пока мы осматривали крохотное высохшее тельце, припорошенное известковой пылью, дом пустовал уже несколько месяцев, а предыдущие жильцы съехали при подозрительных обстоятельствах: просто исчезли в одно прекрасное утро, оставив на крыльце адресованную молочнику записку о том, что в его услугах более не нуждаются.

Домовладелец показал, что жильцы — ничем не примечательная пара средних лет, представившаяся супружеской четой Уэстов, остались ему должны за два последних месяца, и потому их внезапный отъезд его разозлил, но ничуть не удивил. И он, и соседи были уверены, что Уэсты бездетны.

Тут я заметил нечто, поразившее меня и заставившее задуматься — Холмс, пользуясь тем, что я перекрывал констеблю обзор и последний не видел, чем именно занят мой друг, ловким движением отломил кусочек от мумифицированного трупика и сунул его себе в карман. Кажется, это был палец, я отчётливо слышал хруст ломающихся фаланг. Заметив мой негодующий взгляд, Холмс лишь усмехнулся и пожал плечами — похоже, он ничуть не стыдился содеянного. Ранее я не замечал за моим другом и компаньоном склонности к подобного рода сомнительным сувенирам, но… время течёт, всё меняется.

Старые привычки уходят в прошлое вместе с викторианской эпохой и юбочками для ножек стульев, им на смену приходят новые, пусть и не всегда приятные. И если время настолько меняет даже лучших из нас — то что остаётся на долю прочих?

Погружённый в столь невесёлые мысли, я решил не возвращаться сразу вместе с Холмсом на борт нашего Бейкерстрита, а попросил высадить меня у ремонтной мастерской, в которой вчера оставил свой изрядно помятый моноциклет. Езда без тормозов — то, что я сам себе прописывал как врач при подобных меланхолических умонастроениях.

Часик-другой безудержной гонки по пустынным предместьям — и встречный ветер выбьет из головы любую дурь.

* * *

Забавно, как всё изменилось буквально за время жизни одного поколения. Каких-то сорок лет назад мёртвые солдаты — идеальные солдаты! солдаты, не боящиеся умереть, ибо уже мертвы! — были секретнейшей разработкой, самым чудовищным оружием массового поражения, единодушно запрещённым Женевской конвенцией. О бригадах Z говорили шёпотом и оглядываясь. А сегодня механик, один из наших — не ветеранов, конечно же, куда более поздней модификации, — буквально напоказ выставлял свою сущность, чуть ли не гордился ею.

Ныне быть мёртвым — не очень прилично, да, но пикантно и я бы даже сказал — почти что модно в определённых кругах, к ветеранам проявляют разве что нездоровое любопытство, но былого ужаса нет. Нет и уважения. При таком отношении стоит ли удивляться, что-то один, то другой ветеран решает нарушить данное когда-то слово? Скорее достойно удивления то, что и в наше циничное время хоть кто-то ещё остаётся верен своему долгу. И готов его исполнить, каким бы тяжёлым он ни был.