Успех разведывательных исследовательских экспедиций ввиду самого их размаха привел в конце XVII в. к некоторому притуплению географической любознательности. Люди уже не рассчитывали найти Атландиду. Немногие все еще серьезно надеялись проникнуть северным путем в Китай. И хотя многие тысячи миль побережья еще оставались не нанесенными на карты, а целые континенты еще ожидали своих исследователей, эти малоизвестные места, казалось, обещали мало перспектив быстрой наживы. Бизнес-корпорации, которые в XVII в. контролировали большую часть дальних плаваний, не хотели растрачивать капиталы своих акционеров на не приносящее прибыли стремление к знаниям. Заметен поразительный контраст между глубокой и ожидающей открытий любознательностью Магеллана, Себастьяна Кабота, Генри Гудзона и поверхностным вниманием, которое чуть позже голландские мореплаватели уделили берегам Австралии и Новой Зеландии. Проводивший исследования свободный пират – такой как Дампир, например, – был очень редким исключением. В целом XVII в. по контрасту с XVI в. был эпохой скорее укрепления своих позиций за рубежом, ведения торговли и эксплуатации колоний, нежели, как изначально, эпохой исследований.
Сосредоточенность в XVII в. на заморской торговле и колонизации сопровождалась агрессивной конкурентной борьбой, которую следовало ожидать в эпоху меркантилизма, когда зарубежная торговля считалась еще одной формой войны. В своей нескончаемой борьбе за торговлю и территории большинство европейских правительств, не имевших достаточных военно-морских сил, использовали пиратов. И в Ост-, и в Вест-Индии любая шайка головорезов, хищническую деятельность которых можно было поставить на службу государства, могла получить каперское свидетельство и быть уверена в поддержке и поощрении того или иного колониального губернатора. Результатом этого стало существование огромных просторов, на которых происходили беспощадные неорганизованные конфликты и по которым более или менее уверенно могли передвигаться только очень хорошо вооруженные или очень неприметные люди. Неразборчивость в приеме на службу пиратов действительно была временным этапом. Эти головорезы вскоре стали настолько серьезной помехой для мирных торговцев среди их собственных соотечественников, что даже французские и английские колониальные губернаторы со временем были вынуждены сотрудничать с военно-морскими силами, чтобы справиться с ними, хотя сами военно-морские офицеры время от времени не чурались того, чтобы побыть пиратами. В конце XVII в. ряд договоров между колониальными державами официально отверг старую договоренность «никакого мира за разграничительной линией», и практика подстрекательства пиратов нападать на гавани и корабли других государств перестала считаться уважаемым приемом в поведении на международной арене даже в Вест-Индии. Однако постепенное подавление пиратства не означало конца борьбы в тропиках. Оно просто ограничивало широкие военные действия периодами официальных войн, а войны были часты. За последние десятилетия XVII в. и на протяжении всего XVIII в. владения в тропиках были главным яблоком раздора в каждой более или менее серьезной войне и одной из главных наград в каждом крупном договоре. Символом растущей значимости тропических колоний и торговли в оценке западного мира было то, что за веком пиратов последовала эпоха адмиралов.