Эра великих географических открытий. История европейских морских экспедиций к неизведанным континентам в XV—XVII веках

В XVII в. заморская экспансия, все более фокусировавшаяся на коммерческих целях и проходившая в беспощадной конкуренции, становилась все зависимее от религиозных мотивов. В колониях католических держав в XVI в. на смену периоду Крестовых походов и грабежей пришел период глубокого и вдумчивого миссионерского рвения. Особенно в Испанской Америке церковь старалась не только обращать индейцев в христианство, но и учить их, а также набирать и готовить образованных священников из их числа. К концу XVI в. отношение испанских миссионеров, а еще больше – белого духовенства к индейцам-христианам стало менее оптимистичным. От идеала – подготовки из индейцев священников – пришлось отказаться отчасти из-за убежденности в безнадежности этого замысла, а отчасти из-за оппозиции светского общества. Принцип, на котором настаивал Лас Касас, – что индеец потенциально равен духовно и интеллектуально европейцу – уже менее решительно защищался в XVII в. и богословами, и теми, кто утверждал, что знает индейцев. Действительно, работа по распространению веры продолжалась в сотнях францисканских и иезуитских миссиях, проникавших в самые труднодоступные регионы Америк, находившиеся далеко за пределами обычных поселений белых людей. Во Французской Америке иезуиты – исследователи-миссионеры – проявляли чудеса стойкости и религиозного рвения, хотя зачастую с небольшой видимой эффективностью. На португальском Востоке работа иезуитов-миссионеров тоже продолжалась, хотя ее часто дискредитировали пиратские действия, совершаемые их соотечественниками. В Европе создание в 1622 г. «Конгрегации пропаганды веры» продемонстрировало прямую заинтересованность папской власти в колониальных миссиях, подготовке миссионеров и – снова – священников из числа туземного населения.

В конце XVII в., несмотря на усилия «Конгрегации пропаганды веры», миссионерство начало заметно слабеть. Растущая слабость испанского и португальского колониального правления и озабоченность французов делами в Европе – все это, вместе взятое, привело к тому, что миссионерство потеряло эффективную поддержку. Общий интеллектуальный настрой в Европе тоже становился все менее благоприятным для миссий. XVII в. был временем глубоких религиозных конфликтов, часто выражавшихся в войне и преследованиях. Это также было время глубоких и оригинальных религиозных идей, так как церкви пришлось столкнуться не только с такими вызовами, как раскол, инакомыслие и растущий государственный абсолютизм, но и интеллектуальным вызовом, который бросили ей математика и естественные науки. Этот последний вызов был еще скрытым; но интеллектуальная и духовная энергия европейского христианского мира все больше и больше направлялась на решение своих собственных внутренних проблем и все меньше и меньше – на решение вопроса о том, как наилучшим образом распространять упрощенную согласованную версию веры среди предположительно простых языческих народов. Более того, главная инициатива ее распространения начала переходить от католических к протестантским народам Европы, и, хотя многие голландцы и англичане везли за границу религиозные убеждения бескомпромиссного рода, они проявляли в миссионерской деятельности значительно меньше мастерства и энтузиазма, чем их соперники-католики. Они демонстрировали, соответственно, меньше заботы о материальном благополучии народов, которые оказались под их влиянием. В частности, нечего было ожидать, что торговые компании будут тратить много денег или размышлений на миссионерскую работу или благотворительность, которая обычно сопровождает христианизацию.

Impinger extremos curris mercator ad Indos, per mare pauperiem fugiens, per saxa, per ignes[84].

Знаменитые строки Горация пробудили стремление к подражанию среди людей эпохи разведывательных исследовательских экспедиций; но, помимо экономической предприимчивости, у этой эпохи было две черты, которые заслуживали уважения и вместе с огромным мужеством придавали определенное благородство всему этому движению, несмотря на грабежи и жестокость. Одной из этих черт была интеллектуальная любознательность – бескорыстное стремление к увеличению знаний; другой – чувство ответственности, долга по отношению к людям других народов. Обе они начали утрачивать свое значение в области заморских исследований в конце XVII в. Но им суждено было возродиться в иных и более эффективных формах позднее.