Эра воды

На Ганимеде всегда дождь. Эту истину не впитываешь кожей, ибо кожа твоя защищена многослойным материалом скафандра. Истина проникает в сознание через уши и благодаря едва заметной вибрации обманчиво прочных стен. Даже под сверхсовременными куполами Ганимед-Сити, под безоблачным, безупречно нарисованным небом, кажется, что, если остановиться на секунду, закрыть глаза и обратиться в слух, сможешь различить вползающее извне бормотание — далекое эхо воды, обрушивающейся с небес.

Психологи называют это самообманом. Измерения показывают, что так оно и есть: шум если и проникает в человеческие обиталища, остается неразличимым органами чувств. Мы не можем ощутить Ганимед, ступая по гравидорожкам столицы, живя в огромных гравитационных колесах, нюхая искусственные ароматы, имитаторы земных растений, любуясь псевдотравой и входя в распадающиеся микроботовые двери. Мы надежно отделены от планеты, на которой стоим, от ее воды, поднятой и собранной в тучи нашей волей из — представить только! — миллионов веков ледового плена, прямого контакта с космосом, от ее скал, вздыбившихся из недр во времена, когда предки земных обезьян еще не вышли на дневной свет, камней, так и оставшихся в первородном виде, с неокисленными сульфидами и самородным железом, островов с острыми, не сглаженными выветриванием чертами рельефа. Мы отделены от яростного радиационного пояса Юпитера магнитным экраном Гольдера и стремительно растущим озоновым слоем новоиспеченной атмосферы — испеченной, или, скорее, выплавленной, поскольку орбитальные зеркала, развернувшие солнечный свет, буквально расплавили замерзшую поверхность Ганимеда, вернув его к состоянию, в котором он был, наверное, лишь на заре Солнечной системы.

Сидя на выглаженной механизмами базальтовой плите и пялясь в мутную плывь дождя, сквозь которую не видно даже ближайших скал, я думал о существах, возможно, смотрящих на меня с той стороны. Думал также о Жаке Мессье, летящем сейчас к Земле, о Мэгги, ее странной полуулыбке и задумчивости вместо негодования или хотя бы неодобрения, когда я, нарушив обещание, рассказал ей во всех подробностях историю с нашим очкастым Отелло-микробиологом, любителем компьютерной графики. Смех смехом, а перспектива усыновления кажется все более реальной. Если, конечно, Жака не признают виновным во всем, чего он не совершал, и не отправят покорять Титан.

Марков, вроде, тоже допускает, что взрывы заводов могут быть связаны с обитателями Ганимеда. Система наблюдения не отмечала посторонних, но что с того? Диспетчеры не видели критической ситуации ни на одном из заводов, даже внутри не сработала сигнализация, только непосредственно в операторской контрольная модель отражала верную картину, и это мы узнали благодаря моему злосчастному визиту с проверкой, можно сказать, случайно. Что, в таком случае, мешает тем, кто устроил аварии, оставаться незамеченными для систем слежения? Теперь заводы спешно оборудуют независимой охранной аппаратурой, включая спутники и наблюдательные вышки, каждая из которых транслирует информацию по своему каналу, одновременно записывая на твердый носитель. И муха не проскочит, если только эта муха не мимикрирует с той же скоростью, с какой летает, становясь неразличимой во всех диапазонах электромагнитных волн, в том числе — не подстраивает свою температуру точно под окружающую среду, если только эта муха не невесома и при движении ее крыльев образуется хотя бы минимальный ветерок.

Если жизнь на Ганимеде такая, какую мы можем ожидать, она обнаружится при попытке уничтожить очередной завод. А если нет? Что, если они развили в себе способность управлять материей на расстоянии? Что, если они незаметно управляют нами? За долгий срок, проведенный в заточении среди льдов, можно научиться многому…

— Пол, нам пора, — Мэгги потрепала меня за плечо. С ней двое новичков. Белокожая миниатюрная дамочка с тонким аккуратным носиком, о возрасте которой можно с уверенностью сказать только, что ей уже давно не шестнадцать; светло-рыжие волосы, шаловливое любопытство, легкая походка. И коренастый плотный китаец, солидный и неподвижный, как статуя. Он улыбнулся одними губами, когда Мэгги представляла нас, узкие темные глаза смотрели внимательно, дружелюбно и, пожалуй, чуть насмешливо.

Оказалось, я слышал о нем: господин Ван, известная величина в планетологии, до недавнего времени работал на Марсе. Что занесло его сюда? А рыжая — ксенобиолог с Земли, заменит Жака на всех должностях, и зовут ее, по забавному совпадению, Жанной. Но она не француженка, а на четверть англичанка, на четверть бельгийка, наполовину итальянка, и, хотя детство провела в Мексике, итальянский для нее как родной…

По мнению Мэгги, которым она, неодобрительно щурясь, поделилась со мной за вечерним кофе, бледнолицая слишком оживленно болтала и пялилась на меня неприлично долго. Слова у Мэгги, конечно, были другие, она у нас дама деликатная, однако смысл тот.