Эра войны. Эра легенд

Рэйт стоял посреди нижнего двора. Некогда неприступная цитадель с мощными стенами и величественными башнями превратилась в холм, заваленный камнями и трупами. Сотни людей и фрэев погибли. Одни не смогли выбраться из разрушенных зданий, другие упали с обвалившихся стен, третьих придавило обломками. Когда стало ясно, что фрэи уже не пойдут в атаку, те, кто уцелел, принялись доставать мертвых из-под завалов. Со сломанной рукой Рэйт оказался бесполезен. Он просто стоял во дворе и беспомощно наблюдал, как извлекают на свет безжизненные тела.

Кого-то из погибших он знал по имени, кого-то в лицо – жителей Далль-Рэна, Тирре, Мэлена, Уоррика, Мэнахана. Рэйт был знаком с ними всего год. Если вдуматься, он так ни с кем близко и не сошелся. Держался особняком, избегал вступать в беседы и заводить друзей. Ему казалось, так будет лучше. Зачем привязываться к людям, если потом придется их покинуть? Однако, глядя на окровавленные лица, Рэйт с ужасом понял, что не может думать об этих людях как о чужих.

Тоуп Хайленд лежал рядом со своими сыновьями Колином и Крисом. Оба любили петь и танцевать: по вечерам, после ужина, они часто демонстрировали свои таланты. Их мать присмотрела им невест из клана Мэнахан, хотя ни один из парней не озаботился выяснить, что за девушек она выбрала. Третий сын Тоупа, Курт, ровесник Тэша, погиб вчера. Неподалеку от Тоупа и его сыновей, на чудом сохранившемся клочке земли, поросшем травой, лежал Филсон-ламповщик. Это был тихий человек, единственный из Далль-Рэна, умевший делать лампы. Впрочем, теперь его мало кто знал как ламповщика: он стал воином, одним из лучников Мойи. Филсон приручил бездомную собаку, бродившую по Алон-Ристу. Он отдавал тощей дворняжке остатки еды, и та ходила за ним по пятам. Рэйт видел, как Филсон скармливает собаке половину своего ужина. Этот дурак голодал, чтобы накормить шелудивую шавку. Рядом лежали Гилрой и его жена Арлина. Ей снесло полчерепа, и Рэйт опознал ее лишь по одежде; бедняжка носила одно-единственное платье.

По лицу Рэйта катились слезы. Я остался в Далль-Рэне только ради Персефоны. Все эти люди для меня чужие. Тогда почему же мне так плохо?

– Рэйт?

Рядом с чудом уцелевшей кузницей стоял Малькольм. Шерстяная одежда, сотканная для него матерью Брин, превратилась в грязные тряпки, не лучше тех, в которых он сбежал из рабства. Совсем не бережет одежду. Малькольм помахал Рэйту и вошел в кузницу.

Еле волоча ноги, Рэйт побрел за бывшим рабом. Внутри было темно, как в пещере, лишь зловещим оранжевым светом мерцали угли в горне. Как всегда, в кузнице находилась Роан со своими гномами. В тени молча хмурилась Тресса. Сури стояла на коленях подле Арион, лежащей на топчане. Фрэя была укрыта одеялом; казалось, она крепко спит. Рэйт остановился рядом с Сури и взглянул на Арион. Со стороны могло показаться, что он отдает дань уважения покойной или вне себя от горя, хотя это было не так. Мертвая фрэя по-прежнему оставалась для него загадкой. Арион всегда отличалась бледностью, а теперь, в свете солнечных лучей, льющихся из открытой двери, и вовсе казалась похожей на призрак. Рэйт вынужден был признать, что Арион внушала ему симпатию, хотя он не мог припомнить, чтобы они когда-нибудь разговаривали.

Глаза Сури опухли и покраснели, на щеках виднелись следы слез. Рэйт знал, насколько они с Арион были близки. Сури относилась к Арион как к сестре или даже матери. Странно, что человеческая девочка может испытывать подобные чувства к фрэе, однако Сури не была обыкновенной. Именно это в ней Рэйту и нравилось: она видела, каков человек под одеждой и украшениями, могла отличить правду от лжи и заботилась о тех, на кого остальные не обращали внимания. И пусть Рэйт совсем не знал фрэю по прозвищу Цензлиор, он чувствовал горечь утраты, потому что Сури ее любила. Ему хотелось помочь, но он по опыту знал – есть вещи, которые не исправить.

Мороз, Потоп и Дождь деловито подбрасывали поленья в очаг и ворошили угли кочергой, изредка бросая через плечо косые взгляды. Роан в неизменном кожаном фартуке сидела за верстаком. Темные волосы она завязала в хвост, выбившаяся прядь падала на лоб.

Малькольм стоял посреди кузницы между верстаком и стопкой деревянных корыт. Как только Рэйт отошел от Арион, он приблизился к нему и картинно заломил руки, всем своим видом изображая искренность.

– Я хочу сказать нечто очень важное. Наверное, самое важное из всего, что я когда-либо говорил. Возможно, я буду мямлить и запинаться, потому что мне очень непросто, так что, пожалуйста, слушайте внимательно.

Бывший раб никогда не произносил столь мрачную и серьезную речь. Рэйт не узнал в нем прежнего Малькольма – беспечного болтуна, целый год покорно следовавшего за ним и не ведавшего, какие звери безобидны, а какие могут его сожрать. Перед Рэйтом стоял совсем другой человек.

– Нам уйти? – спросила Роан и с готовностью поднялась с табурета.