Эра войны. Эра легенд

– Нам нужно еще и серебро, – сказал Мороз.

Тресса вышла вперед, с усилием снимая с пальца серебряное кольцо.

– Я должна была вернуть его вместе с кольцом вождя, но… – Она опустила взгляд. – Я потеряла мужа, и мне казалось, я имею право сохранить что-нибудь на память. Это кольцо смотрелось гораздо лучше, чем то, которое Коннигер подарил мне на свадьбу. Считайте его вкладом от Персефоны и от меня. – Она протянула кольцо Морозу. – Берите.

– Странно, правда? – заметил Малькольм, вернувшийся со сломанным мечом. – Иногда тщеславный, себялюбивый поступок вроде присваивания чужого кольца может послужить благородному делу… и таким неожиданным образом заблудшая душа поворачивает на путь исправления.

Тресса смотрела на него, вытаращив глаза.

– Ты сам сказал, каждый должен сделать свой вклад, – пробормотала она.

Малькольм кивнул и положил клинок на верстак. Меч Херкимера ни капли не изменился, лишь казался в свете пламени еще краснее, чем раньше. Его покрывали царапины и вмятины; лезвие зазубрилось и затупилось в битвах.

– Мой отец погиб за этот меч, – сказал Рэйт. – На самом деле, не совсем так. Он умер не просто за кусок меди.

Роан с удивлением взглянула на него.

– Он погиб из-за своей гордости – ложной славы, обретенной благодаря убийству и политой кровью невинных. – Рэйт с надеждой посмотрел на Роан. – Если можешь, преврати его во что-нибудь получше.

Девушка кивнула Потопу, и тот добавил поленьев в огонь.

Роан положила сломанный медный меч в горн. Потоп принялся качать мехи, раздувая угли. Мороз взял золотой торк, взвесил его на ладони, разрубил на две части и отправил большую часть в горн, следом – серебряное кольцо Трессы. Лица гномов озарило алое пламя. Рэйт отвернулся от жара и увидел Малькольма. Тот сидел в углу напротив Сури. Они оба искали одиночества, оба боролись со своими демонами.

– Ты как? – спросил Рэйт, садясь на перевернутое ведро.

Малькольм открыл глаза и грустно улыбнулся.

– Я смотрю, ты кое-что утаил от меня.

Тощий человечек с виноватым видом свел два пальца вместе, показывая нечто очень маленькое.

– Ты знал, что так будет, когда убил Шэгона камнем?

– Какой ответ ты хочешь услышать?

– Ну, с одной стороны, если ты знал, тогда ты лживый ублюдок, который целый год водил меня за нос.

Малькольм кивнул.

– С другой стороны, если бы ты не убил Шэгона, я был бы мертв уже целый год – лежал бы в одиночестве, всеми забытый, на перепутье.

Малькольм снова кивнул.

– Вряд ли теперь это имеет значение.

Малькольм покачал головой.

– Так кто ты на самом деле? Какой-нибудь мистик вроде Сури? – Рэйт взглянул на девочку.

Та сидела в своем углу, раскачиваясь, словно от сильной боли.

– Я не мистик.

– Тогда кто? Только не говори мне, что всего лишь раб. Я тебе не поверю.

– Я был рабом… в некотором роде. Но…

– Что?

– Наверное, нельзя назвать это рабством в полном смысле слова. Я вызвался добровольно. Потребовалось три дня, чтобы убедить отца Нифрона надеть мне на шею торк. Зефирон был мудр, великодушен и благороден. Он стал моим первым кандидатом.

– На какую роль?

– На роль императора.

– Какого еще императора?

– Император – это как киниг, только главнее. Киниг правит всеми кланами, а император – целым миром. Он разрешает споры между народами, распространяет знания, несет долгожданный мир, объединяет то, что разрушено. Но отец Нифрона не хотел меня слушать… Наверное, он все же не был правильным кандидатом для такой задачи. Теперь первым императором станет Нифрон.

– Нифрон, не Персефона?

Малькольм улыбнулся, но не ответил.

– Она выйдет за него?

Бывший раб вздохнул.

– Некоторые вещи прекращаются сами собой. Не всегда это хорошо или честно, но другого способа починить то, что сломано, нет.

– И что же сломано?

– Мир, – серьезно ответил Малькольм.

Рэйт рассмеялся, однако его товарищ не шутил.

– Ну хорошо… и как же мир оказался сломан, или ты не знаешь?

– Я знаю. Поверь мне, отлично знаю. Это я его сломал.

Малькольм с самого начала являлся для Рэйта загадкой – суетливый, слабосильный человечек, знающий так мало и в то же время так много. Рэйт понимал: Малькольм лгал ему, – по крайней мере, не говорил всей правды, – но, как ни странно, его это совсем не волновало. Он не видел в Малькольме злобы, жадности или самодовольства. Непонятно, какую выгоду его друг мог получить от обмана. Похоже, никакой. В нем чувствовалась всепоглощающая печаль, сострадание и раскаяние. Рэйту даже стало его жаль.

– Кто ты, Малькольм?

Бывший слуга, когда-то казавшийся Рэйту похожим на хорька или лисицу, – как выяснилось, заслуженно, – нахмурился.

– Не могу тебе сказать.

– Вряд ли мне удастся кому-то разболтать.

Малькольм вздохнул.

– Не путай «не могу» и «не хочу». Я не могу ответить на этот вопрос так, чтобы ты понял. Боюсь, пока никто не сможет меня понять. Возможно, в будущем найдется тот, кто поймет мой ответ. Или тот, кому не нужно будет спрашивать.

– Значит, ты не все на свете знаешь?

Тот улыбнулся.

– И да и нет.

– Серьезно? – усмехнулся Рэйт.

Малькольм открыто взглянул на него.