Эра Волка

– К принятию того факта, что во мне живёт часть Лега, погубившего Катю.

– Я уже, кажется, с чем угодно готов смириться, лишь бы ты вернулась в мою жизнь.

– Пока это только слова, но когда ты действительно примешь всё, что с тобой произошло и сможешь отпустить это, я пойму, что ты готов.

– Но как?!

– Ты снова будешь чувствовать меня, и я смогу с тобой говорить, сколько бы километров нас не разделяло. А пока ты мне кое-что пообещаешь.

– Говори, – обреченно протянул Денис, поняв, что их встреча ничего не изменит, он, как и прежде, продолжит слепо блуждать по просторам меняющейся действительности один (если, конечно, не схватит её сейчас в охапку и не похитит у всего мира, на радость одному себе).

– Видишь этих людей? – Ольга указала на свою свиту, и только тогда Денис вспомнил, что они тут не одни. – Это очень важные люди – они музыканты. Ещё среди моих друзей есть врачи, священники, телеведущие и ученые. Ты станешь писателем. Ты пойдешь домой и напишешь книгу, обо всем, что узнал от меня, о своих чувствах, страхах и желаниях.

– Какой из меня писатель, Ольга?! Я работаю во вшивой газетёнке и строчу курсовые для студентов.

– Я верю в тебя, мой друг. Ты напишешь хорошую книгу, она будет простой, легкой и захватывающей – такой, какие сейчас читают миллионы. Не мучай страницы нравоучениями, постарайся сделать труд читателя легким. Но помни, каков бы ни был сюжет, главной целью должно стать донесение до них всего того, что ты понял за последние месяцы своей жизни. Книга должна быть о любви, ибо нет ничего важнее неё.

Глава 51

«Нас учили, что рука сильных мира сего, лежащая на пульте тотального управления и призванная не столько создавать рай на земле, сколько не допускать апокалипсиса, имеет реальный вес. Но, как оказалось, она лишь голограмма, придаток матричного мозга системы, что множит такие же матричные колонии – нули и единицы, придающие плотность и реальный вес этому беспощадному призраку паразитирования.

Если Бог и существует, то он не стёр нас с лица Земли только потому, что по развалинам некогда славного мира всё ещё бродят в угрюмом одиночестве гордые и смелые рыцари Духа – люди, что уважают и почитают мудрость и честь, любовь и гармонию, сострадание и милосердие. Лишь они во все века и спасали наш род от вымирания. Но, я боюсь, настает тот час, когда будут отделены зёрна от плевел. И страшит меня не то, что я окажусь среди павших, а неисчислимость воинов, что падёт вслед за мной», – Денис снова и снова перечитывал начало своей книги.

За несколько дней он смог написать только вступление. Прочие его мысли ускользали, будучи ещё в самом зародыше, а если и вылуплялись не вполне дозревшие и, как правило, весьма сомнительные, то не желали обряжаться в слова, либо же терялись в хаотичном нагромождении понятий и смыслов. Он чувствовал невероятное сопротивление материала, которое никак не мог преодолеть, и это интеллектуальное бессилие раздражало его. Как он мог выполнить Ольгино задание, если не верил в то, что был на это способен?

– Но ведь Ольга поверила в меня, – разговаривал он сам с собой, шагая из угла в угол. – Она поручила это мне, а значит, для её миссии важен именно мой опыт. Выходит, что я должен, во что бы то ни стало найти способ поделиться им. – убеждал себя Денис, для которого Ольгина просьба стала той самой соломинкой, которую бросают утопающему.

Тогда ещё он и не догадывался, что Ольга просила его об одолжении не для себя и даже не для других людей, но ради него самого. Ведь ему требовался новый способ коммуникации с миром, потому как старые себя просто изжили. И пока Денис насиловал клавиатуру, пытаясь разрушить стену, разделяющую абстрактный мир его ощущений и мир конкретики и точных, хлёстких формулировок, с ним происходил важнейший процесс в его жизни – он учился плавать в тех самых золотых водах новой реальности, о которых прежде и помыслить не мог.

В конце концов, упрямая, не желающая ложиться в стандартную колею система, поддалась Денису. Он вычленил-таки некую формулу, нашёл особенный, свой личный способ обоснования свалившихся на него откровений, а главное, увидел основную ошибку, не позволявшую прежде сдвинуться с места.

Он пытался писать книгу, как человек, познавший нечто особенное. Денис страстно хотел объяснить своему будущему читателю некие осмысленные им идеи, но каждый раз сталкивался с неуверенностью. Стоило ему описать тот или иной опыт, сделав выводы, как он начинал сомневаться в их правильности. И тогда Денис понял, что он ошибся, полагая, будто бы все писатели непременно должны стоять на пьедестале всеведающих гуру.

Как мог он верить в свои способности рассказчика, если неуловимая истина всё время ускользала от него, укрываясь в темных закоулках его молодой и неопытной души, с которой тугоплавкий, неповоротливый разум никак не мог объединиться. Он постоянно задавался вопросом; можно ли писать, из состояния неведения?