Эрагон.Брисингр

После проверки, что ни одна из его немногих вещей не была украдена во время его отсутствия, Эрагон осторожно снял свою броню и положил под койку. Её необходимо было смазать, но это можно и отложить. Когда он засунул руку еще дальше под койку его пальцы почувствовали что-то твердое, закутанное в ткань. Он щупал в темноте, пока его рука не нашла длинный тяжёлый предмет. Схватив его, он положил тяжелую обернутую тканью связку на колени. Развязал узлы на обертке, а затем, начиная с самого толстого конца связки, начал раскручивать грубые полосы материи.

Дюйм за дюймом, показывалась протертая кожаная рукоятка двуручного меча Муртага. Эрагон остановился, когда полностью размотал рукоятку, крестообразную гарду, и большую часть мерцающего лезвия, которое было столь же зазубрено как в видении, когда Муртаг блокировал удары Заррока Эрагона.

Эрагон сидел, уставившись на оружие, одолеваемый противоречивыми чувствами. Он не знал, что побудило его, но через день после сражения он вернулся на плато и вытащил меч из болота, куда Муртаг уронил его. Даже после одной ночи из-за химической реакции элементов сталь приобрела пятнистую завесу ржавчины. Заклинанием он рассеял сетку коррозии. Муртаг украл его меч, и Эрагон чувствовал, что вынужден поднять меч Муртага. Этот обмен был неравный и ненамеренный, хотя и минимизировал утрату. Или потому что он хотел оставить себе сувенир на память о том кровавом конфликте. И возможно, что он все еще питал скрытую привязанность к Муртагу, несмотря на мрачные обстоятельства, которые повернули их друг против друга. Независимо от того, насколько Эрагон ненавидел то, чем стал Муртаг, он еще жалел его, не имея возможности отрицать связь, которая существовала между ними. Их судьбы были разделены. Если бы не несчастный случай рождения, он был бы воспитан в Урубаене, а Муртаг в Долине Паланкар. И наверно их текущие положения, возможно, были бы полностью противоположены. Их жизни были неизменно переплетены.

Эрагон пристально глядел на серебряную сталь, составляя заклинание, которое пригладило бы неровности на лезвии, закрыло клиновидные трещины по краям и восстановило прочность закаленной стали. Но задался вопросом: «а должен ли я?» Шрам, которым Дурза наградил его, оставался как напоминание об их столкновении, по крайней мере, пока драконы не стерли его во время Агэти Бледрен. Должен ли он сейчас оставлять этот шрам на мече? И какое чувство бы оставило это в сердцах Варденов, если бы он захотел владеть клинком предателя? Заррок был подарком Брома; Эрагон, не мог отказаться от его принятия, и при этом ему не было жаль. Но теперь он не был под принуждением, пока его собственный неназванный меч, лежит у него на бедрах.

«Я нуждаюсь в мече, - подумал он. – Но не в этом мече».

Он снова завернул меч в холст материи и спрятал его обратно под койку. Потом, с новой рубашкой и туникой подмышкой, он покинул палатку и пошел купаться.

Когда он был чист и облачен в прекрасную рубашку и тунику, то решил встретиться с Насуадой около палаток целителей, как она просила. Сапфира полетела, поскольку сказала:

«Пространство слишком ограничено для меня на земле; я начну валить палатки. Кроме того, если я буду прогуливаться с тобой, толпа людей соберется вокруг нас так, что мы будем едва в состоянии двинуться.»

Насуада ждала его рядом с тремя флагштоками, на которых полдюжины безвкусно повешенных вымпелов колебались на холодном воздухе. Она переоделась после их расставания и теперь носила легкое летнее платье цвета бледной соломы. Ее плотные, подобные мху волосы были уложены высоко на голове в запутанной массе узлов и шнурков. Одиночная белая лента удерживала прическу на месте.

Она улыбнулась Эрагону. Он улыбнулся в ответ и ускорил шаг. Когда он приблизился, его охранники, смешались с ее охранниками с заметным всплеском подозрения со стороны Ночных ястребов и деланным безразличием со стороны эльфов.

Насуада взяла его руку и, пока они говорили, вела его через море палаток. Выше, Сапфира кружила над лагерем, ждавшая, пока они не прибудут к своему месту назначения. Эрагон и Насуада говорили о многом. Немного важных дел было обсуждено, но ее остроумие, ее веселость и ее задумчивые замечания очаровали его. Ему было легко разговаривать с ней и намного легче слушать, и эта непринужденность заставила его понять, насколько он заботился о ней. Его забота о ней давно превысила полномочия вассала. Это было новое чувство для него, их обязательства. Кроме его тети Мэриэн, о которой он имел только слабые воспоминания, он вырос в мире мужчин и мальчиков, и у него никогда не было возможности дружить с женщиной. Его неопытность делала его неуверенным, а его неуверенность делала его неуклюжим, но Насуада, казалось, не замечала этого.

Они остановились перед палаткой, которая пылала изнутри светом многих свечей и жужжала множеством неразборчивых голосов.

- Теперь мы должны снова нырнуть в болото политики. Готовься.