Эрагон. Наследие

Тысяча ответов промелькнула в голове Эрагона. Во-первых, ему приятно было фехтовать с Арьей, несмотря на то что редкие победы давались ему исключительно тяжело. Во-вторых, он и впрямь хотел стать самым лучшим фехтовальщиком среди людей, если уж эльфов ему перещеголять в этом не суждено. Кроме того, он хотел объяснить Глаэдру, что эти упражнения делают его гораздо сдержаннее и укрепляют его тело. Еще много причин он мог бы привести, но попытался подавить в себе это желание. Эрагону не хотелось сейчас до такой степени раскрывать свою душу. Он не видел необходимости нагружать Глаэдра ненужными сведениями, которые лишь утвердили бы старого дракона в том, что ему, Эрагону, не хватает самодисциплины. Но полностью скрыть от Глаэдра эти мысли не удалось, и он почувствовал, что тот слегка разочарован.

И тогда Эрагон выбрал, как ему казалось, самый сильный из всех своих аргументов:

«Если я смогу не допускать Гальбаторикса в свои мысли, то, даже не сумев победить его в бою, мне удастся просто держать его за пределами своего сознания. Однако же в итоге проблему все равно придется решать с помощью меча. И потом, Гальбаторикс – не единственный наш враг, с которым мне, возможно, придется сойтись в поединке. Во-первых, есть еще Муртаг, а во-вторых, кто знает, какие еще твари находятся у Гальбаторикса на службе? Я не смог самостоятельно победить Дурзу, Варога или Муртага – у меня всегда были помощники. Но я не могу вечно полагаться на помощь Арьи, Сапфиры или Блёдхгарма. Я просто обязан лучше владеть клинком, а пока у меня ничего не получается, сколько бы я ни старался».

«Кто такой Варог? – спросил Глаэдр. – Я никогда раньше этого имени не слышал».

И Эрагону пришлось рассказать Глаэдру о взятии Финстера и о том, как они с Арьей убили только что народившегося шейда. Это случилось в тот момент, когда Оромис и Глаэдр в небе над Гилидом встретили свою смерть – разную смерть, но все же настигшую их обоих. Затем Эрагон сообщил Глаэдру, каких успехов с тех пор добились вардены. После гибели своего Всадника Глаэдр настолько ото всего отрешился, что почти ничего не знал об их теперешней жизни. Рассказ этот занял у Эрагона всего несколько минут, и все это время и он, и эльфы стояли на поле без движения, глядя куда-то невидящими глазами, ибо все их внимание было обращено внутрь собственной души, как это происходит всегда при столь быстром обмене воспоминаниями, образами и чувствами.

Последовала еще одна длительная пауза – Глаэдр переваривал услышанное. Когда же он снова заговорил, то в голосе вместе с удовлетворением звучал и легкий оттенок насмешливого удивления:

«Ты слишком честолюбив, если считаешь, что способен и дальше безнаказанно убивать шейдов. Даже самые старые и мудрые Всадники не решились бы в одиночку напасть на шейда. Однако ты уже дважды сходился с ними в поединке, а это, на мой взгляд, ровно в два раза больше, чем для большинства людей вообще возможно. Будь же благодарен судьбе за подобное везение и остановись на этом. Пытаться превзойти шейда в умении драться – все равно что дракону пытаться лететь выше солнца».

«Согласен, – ответил Эрагон, – однако у нас немало таких же сильных врагов, как шейды, а может, и сильнее, а Гальбаторикс может создать еще более могущественных тварей, чтобы погубить нас или хотя бы замедлить наше продвижение к столице. Всех созданных им чудовищ он использует совершенно беспечно, даже не задумываясь о том, какие разрушения и беды они приносят всей Алагейзии».