Эрагон. Наследие

«Эбритхил, – сказала Арья, – Эрагон прав. Наши враги стали чрезвычайно опасны… Впрочем, ты и сам это прекрасно понимаешь, – прибавила она очень мягко. – Тогда как Эрагон еще во всех отношениях не успел достигнуть нужного уровня мастерства и подготовиться к тому, что ждет нас впереди. Я старалась сделать все, что в моих силах, чтобы его научить, но всякое мастерство, прежде всего, должно зависеть от стремления самого человека, а не от усилий его наставника».

Слова Арьи, сказанные в его защиту, согрели сердце Эрагона. Но Глаэдр отвечать ей не торопился.

«Ты права, – промолвил он наконец, – однако Эрагон не научился и должным образом управлять своими мыслями, чему, безусловно, обязан был научиться в первую очередь. Ни одна из его способностей – как умственных, так и физических – не слишком ценна по отдельности. Эти способности важны лишь все вместе, но все же способности умственные стоят на первом месте. Можно одержать победу, сражаясь и с умелым заклинателем, и с умелым фехтовальщиком, благодаря одной лишь силе собственного ума. Твой разум и твое тело, Эрагон, должны пребывать в равновесии, но когда приходится выбирать, что именно тренировать в первую очередь, то разум, конечно же, предпочтительней. Арья, Блёдхгарм, Йаела – все вы прекрасно знаете, что это именно так. Почему же никто из вас не вменил себе в обязанность продолжить обучение Эрагона в этом направлении?»

Арья опустила глаза, точно провинившаяся девчонка, а у Блёдхгарма шерсть на плечах затрепетала и встала дыбом. В легком раздражении он приподнял верхнюю губу, показывая острые белые клыки, и первым решился ответить дракону, причем говорил он на древнем языке.

«Арья является здесь послом нашего народа, – сказал он, – а меня и моих товарищей прислали сюда, чтобы защищать жизнь Сапфиры и Эрагона, и до сих пор это было достаточно сложной и требующей немалого времени задачей. Мы все, разумеется, пытались помочь Эрагону, однако негоже нам обучать Всадника, и мы не смеем даже предпринимать подобные попытки, пока еще жив один из его истинных и главных наставников, пока он присутствует в этом мире, хотя так было и не всегда, и до сих пор наставник этот, пожалуй, даже пренебрегал своими святыми обязанностями».

После слов эльфа в душе Глаэдра словно заклубились грозовые тучи. Казалось, вот-вот ударит молния, и Эрагон даже немного мысленно отодвинулся от него, опасаясь, что гнев дракона падет и на его голову. Правда, Глаэдр был более не в силах физически причинить кому бы то ни было вред, но он по-прежнему был чрезвычайно опасен. Если бы, утратив власть над собой, он позволил своему гневу вырваться наружу, никто из них не смог бы противостоять его мощи.

Решительность, даже грубость Блёдхгарма потрясла Эрагона – он никогда еще не слышал, чтобы эльф так разговаривал с драконом. Но, подумав немного, понял, что Блёдхгарм, должно быть, нарочно так вел себя, желая растормошить Глаэдра, вытащить дракона из его скорлупы, привлечь его внимание к проблемам реального мира, не дать ему вновь погрузиться в пучину своего горя. И, поняв это, Эрагон восхитился мужеством эльфа, хотя в глубине души ему все же казалось, что столь оскорбительная манера вести себя – это отнюдь не самый лучший подход к Глаэдру. И уж точно не самый безопасный.

А в душе старого дракона сверкали громы и молнии, мысли его так и метались, и он хватался то за одну, то за другую, а потом прорычал тоже на древнем языке:

«Ты перешел все границы, эльф! Не тебе судить мои действия. Тебе даже отчасти не дано понять, что я потерял. Если бы не Эрагон и Сапфира, если бы не мой долг перед ними, я бы давно уже утратил разум. Так что не обвиняй меня в пренебрежении своими обязанностями, Блёдхгарм, сын Илдрид, если не горишь желанием сразиться со мной, последним из Старейших».

Блёдхгарм снова обнажил клыки и зашипел, но в лице его Эрагон заметил нечто, похожее на удовлетворение. Однако, к его ужасу, эльф продолжал наступать: