Эрагон. Наследие

Эрагон ожидал, что и Арья тоже уйдет, но она, к его удивлению, осталась и, похоже, с удовольствием. Они продолжали болтать о всяких пустяках, и он был несказанно этому рад, даже терзавший его голод куда-то испарился. Возможно, виной тому были мысленные схватки с Арьей и Глаэдром. Впрочем, Эрагон в любом случае с радостью пожертвовал бы самым сытным горячим обедом ради одной тихой беседы с Арьей.

Ночь уже со всех сторон окутала их палатку, в лагере стало совсем тихо, а они все продолжали свой разговор, легко перескакивая с одной темы на другую. У Эрагона уже слегка кружилась голова от усталости и возбуждения – ему казалось, что он выпил слишком много крепкого медового напитка. Однако он заметил, что сегодня и Арья чувствует себя в его компании гораздо свободнее, чем обычно. Они говорили о Глаэдре и своих фехтовальных упражнениях, об осаде Драс-Леоны и о том, что тут можно было бы сделать. И о других, менее важных вещах они тоже говорили, например, о том журавле, которого Арья видела во время охоты в тростниках на берегу озера, и о выпавшей чешуйке на морде Сапфиры, и о том, что лето кончается, а дни опять становятся холоднее… Но, словно ходя по кругу, все время возвращались к одному и тому же: к грядущему сражению с Гальбаториксом и тому, что ждет их в Урубаене.

Рассуждая насчет различных магических ловушек, которые может устроить для них Гальбаторикс, и как лучше этих ловушек избежать, Эрагон вдруг вспомнил вопрос, который Сапфира задала ему о Глаэдре.

– Арья…

– Да-а? – Она почти пропела это короткое словечко.

– А чем бы ты хотела заняться после того, как все это будет кончено? «Точнее, если все мы останемся живы», – подумал он.

– А ты?

Эрагон потрогал пальцем рукоять Брисингра.

– Не знаю… Я пока не позволяю себе думать о чем-то более далеком, чем поход на Урубаен… И потом, важно еще, чего захочет Сапфира. Мне кажется, мы с ней могли бы вернуться в долину Паланкар, я бы построил большой дом в предгорьях Спайна, где-нибудь на вершине холма. Мы, конечно, вряд ли много времени проводили бы там, зато всегда могли бы туда вернуться, когда нам не нужно было бы летать по всей Алагейзии из конца в конец. – Он усмехнулся. – Не сомневаюсь, дел у нас хватит, даже когда Гальбаторикс будет мертв. Однако ты мне так и не ответила: чем ты будешь заниматься, если мы победим? Должна же ты была думать об этом. Причем времени у тебя на подобные размышления было куда больше, чем у меня.

Арья приподняла одну ногу, поставила ее на табурет и, обхватив согнутое колено руками, оперлась о него подбородком. В полумраке палатки ее лицо на темном фоне войлочной стены странно качалось и расплывалось, словно лицо явившегося в ночи призрака.

– Я провела гораздо больше времени среди людей и гномов, чем среди эльфов, – сказала она, – и давно к этому привыкла. Пожалуй, мне уже и не хочется возвращаться в Эллесмеру и постоянно жить там. Там происходит слишком мало событий. Иной раз кажется, что целые столетия пролетают незаметно, пока сидишь и смотришь на звезды. Нет, скорее всего, я продолжу служить своей матери в качестве посла. Я ведь когда-то оставила Дю Вельденварден именно потому, что мне хотелось способствовать установлению в мире некоего равновесия… Ты правильно сказал: дел у нас хватит, даже если нам удастся одолеть Гальбаторикса. В этом мире многое нужно исправить, и мне бы хотелось стать частью этого процесса.

– Ясно… – Это был не совсем тот ответ, который Эрагон надеялся от нее услышать, но, по крайней мере, он давал ему возможность надеяться, что и после Урубаена они не расстанутся навсегда, что их связь не прервется, что он сможет хотя бы иногда видеть ее.

Если Арья и заметила его разочарование, то ничем себя не выдала. Они поговорили еще несколько минут, затем Арья извинилась и встала, собираясь уходить.

Когда она шагнула мимо него, Эрагон протянул было руку, чтобы остановить ее, но не решился, лишь воскликнул:

– Погоди… – Он и сам не знал, на что надеется, но все же надеялся. Сердце у него билось так сильно, что его стук отдавался в ушах; к щекам прилила кровь.

Арья чуть помедлила, стоя к нему спиной у выхода из палатки, потом сказала:

– Спокойной ночи, Эрагон, – и выскользнула наружу, тут же исчезнув в ночной темноте. А он остался сидеть один в пустой палатке.

Открытие

Следующие три дня пролетели для Эрагона незаметно, а вот остальные вардены продолжали маяться затянувшимся бездельем. Стояние у стен Драс-Леоны продолжалось. Некоторое оживление возникло, когда Торн переменил привычную позицию над центральными воротами и сместился на сотню футов вправо, устроившись на стене близ одной из сторожевых башен. После долгих споров и длительного совещания с Сапфирой Насуада и ее советники пришли к выводу, что Торн переместился исключительно из соображений большего удобства для себя, поскольку в этом месте стена была более гладкой и широкой. Но если не считать этого перемещения, осада явно затягивалась.