Эрагон. Наследие

Силы Сапфиры истощались; она все слабее сопротивлялась порывам ветра; теперь уже ветер сам тянул ее, куда ему хочется, а она пыталась ему противодействовать, лишь когда ее прибивало уж слишком близко к поверхности воды. Во всех остальных случаях она почти переставала махать крыльями и старалась экономить силы. Эрагон чувствовал, что Глаэдр начинает подпитывать Сапфиру своей энергией, давая ей возможность как-то продержаться, но этого ей хватало лишь на то, чтобы просто поддерживать высоту.

Вскоре даже тот слабый свет, что их окружал, стал меркнуть, и Эрагона охватило отчаяние. Большую часть дня они потратили на борьбу с этой бурей, а она по-прежнему швыряла их, как игрушку, и не думала успокаиваться; да и Сапфире, похоже, никак не удавалось хотя бы приблизиться к краю грозовой тучи.

Когда солнце село, вокруг воцарилась такая темнота, что Эрагон не мог разглядеть даже собственного носа. Собственно, было все равно, открыты его глаза или закрыты. Ему казалось, будто их с Сапфирой закатали в плотные слои черной шерсти; окружавшая их непроницаемая тьма действительно давила на них физически, словно некая вполне ощутимая субстанция.

Каждые несколько секунд очередная вспышка молнии вспарывала мрак, порой скрываясь за пеленой облаков, а порой сверкая прямо перед Эрагоном и Сапфирой, ослепляя их своим сиянием, равным дюжине солнц; после такой вспышки во рту оставался железистый привкус, а ночь казалась в два раза темнее. Эрагон с Сапфирой не знали уже, что хуже – этот ослепляющий свет или кромешная тьма. Но как бы близко ни ударяли молнии, ни одна из них не задела Сапфиру, хотя постоянные раскаты грома уже вызывали у них обоих дурноту. Сколько им еще так лететь, Эрагон даже представить себе не мог.

Затем где-то среди ночи Сапфира угодила в бешеный восходящий вихрь, который оказался сильнее и обширнее всех тех, с которыми они встречались до того. Как только они в него попали, Сапфира сразу начала яростно ему сопротивляться, пытаясь из него выбраться, но сила ветра была так велика, что ей едва удавалось удерживать крылья в горизонтальном положении.

Наконец, отчаявшись, она выбросила из пасти длинный язык пламени, осветив небольшое пространство вокруг, полное ледяных кристалликов, которые сверкали, как драгоценные камни, и взревела:

«Помогите! Мне самой с этим не справиться!»

И все трое объединили свои усилия, а Глаэдр еще и уделил Сапфире очередную порцию своей энергии.

«Ганга фрам!» – воскликнул Эрагон, и это заклинание буквально швырнуло Сапфиру вперед, однако ее движение почти сразу снова замедлилось, потому что лететь под нужным углом к ветру было столь же трудно, как переплывать через Анору во время весеннего паводка. Даже когда Сапфира летела параллельно земле, восходящий поток воздуха упрямо толкал ее вверх. Вскоре Эрагон заметил, что начинает задыхаться, ему не хватало кислорода, но выбраться из этого воздушного потока им никак не удавалось.

«Это отнимает у тебя слишком много сил и слишком давно продолжается, – сказал ему Глаэдр. – Останови действие заклятия».

«Но ведь…»

«Останови. Мы ничего не выиграем, если вы с Сапфирой окончательно лишитесь сил. Придется оседлать этот ветер и скакать на нем до тех пор, пока он сам не устанет и не даст Сапфире возможность с него соскочить».

«Как это сделать?» – спросила Сапфира. Усталость и ощущение близкого поражения явно затуманили ей мозги, и Эрагону стало жаль ее. Он сделал то, что велел ему Глаэдр, и золотистый дракон сказал: