Эрагон. Наследие

Через час или два туман вокруг них почти рассеялся. Сапфира вылетела из густых облаков, собравшихся вблизи центра бури, опустилась на невесомые «предгорья» той гигантской облачной горы, которую ветры постепенно превращали в нечто, более похожее на рваное одеяло, не затрагивая при этом лишь ту страшную черную «наковальню», что осталась позади.

К тому времени, как солнце наконец появилось над горизонтом, ни у Эрагона, ни у Сапфиры не осталось сил, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг. Да, собственно, в монотонной поверхности моря внизу и не было ничего такого, что могло бы привлечь их внимание.

Глаэдр первым заметил остров и сказал:

«Сапфира, вон туда, правее. Ты его видишь?»

Эрагон моментально встрепенулся, поднял голову, лежавшую на скрещенных руках, и, прищурившись на ярком свету, посмотрел на север. В нескольких милях от них из облаков поднималось кольцо горных вершин, покрытых снегом и льдом. Все вместе это было похоже на старинную зубчатую корону, покоившуюся на мощных слоях тумана. Склоны гор, обращенные на восток, ярко сверкали в лучах утреннего солнца, а западные их склоны были еще окутаны темно-синим плащом сумерек. Горные отроги темными кинжалами с извилистым лезвием пересекали заснеженные долины.

Эрагон выпрямился в седле, едва осмеливаясь поверить, что их путешествие подходит к концу.

«Осторожней, – сказал Глаэдр, – берегитесь Арас Тхелдуин, тех огненных гор, что стерегут сердце Врёнгарда. Быстрее, Сапфира, нам осталось совсем немного».

Хищные личинки

Ее поймали на пересечении двух совершенно одинаковых коридоров – с одинаковыми колоннами, одинаковыми канделябрами и алыми знаменами на стенах. На знаменах были изображены пересекающиеся языки золотого пламени – эмблема Гальбаторикса.

Насуада, в общем-то, и не надеялась, что ей действительно удастся от них сбежать, и все же испытывала глубокое разочарование, когда ее побег не удался. Уж во всяком случае, она рассчитывала убежать гораздо дальше, прежде чем ее схватят.

И пока солдаты тащили ее обратно в зал Ясновидящей, ставшей ее тюрьмой, она упорно им сопротивлялась. Солдаты были в доспехах и латных перчатках, однако она все же ухитрилась здорово исцарапать им физиономии, а кое-кому и искусать руки.

Войдя в зал, солдаты в ужасе закричали, ибо увидели, что Насуада сотворила со своим тюремщиком. Очень стараясь не ступать в огромную лужу крови, они подтащили ее к серой каменной плите, привязали и поспешно ушли, оставив наедине с трупом.

Она кричала, глядя в потолок, рвалась в своих путах и сама на себя злилась, ибо из ее побега все-таки ничего не вышло. Потом она глянула на тело тюремщика и тут же отвела глаза. После смерти лицо его приобрело какое-то обвиняющее выражение, и смотреть на него было просто невыносимо.

После того как Насуаде удалось украсть ту ложку, она потратила немало времени, затачивая конец черенка о каменную плиту. Ложка была из мягкого металла, и придать черенку соответствующую форму оказалось нетрудно.

Она полагала, что теперь к ней заявятся Гальбаторикс и Муртаг, но вместо них пришел все тот же человек в сером и принес ей нечто вроде позднего обеда. Он начал расстегивать ее кандалы, готовясь сопроводить ее в уборную, но в ту же минуту, как ее левая рука оказалась на свободе, она ударила его под подбородок заостренным концом своего оружия и до упора погрузила черенок ложки в мягкую плоть. Тюремщик завизжал – жутко, пронзительно, как поросенок, когда его режут, – три раза крутанулся вокруг собственной оси, взмахнул руками и упал на пол, дергаясь, суча ногами и отбивая пятками барабанную дробь.

Все это продолжалось как-то невероятно долго и здорово выбило Насуаду из колеи. Ей этот человек в сером вовсе не казался таким уж плохим или злым – она вообще представления не имела, какой он на самом деле, – и было в нем еще некое простодушие, заставлявшее ее думать, что она, по сути дела, воспользовалась им по праву более сильной. И все же она сделала то, что сделать было необходимо, и хотя теперь ей даже думать об этом не хотелось, она по-прежнему была убеждена, что действовала вполне оправданно.

Пока тюремщик дергался в предсмертных конвульсиях, Насуада расстегнула свои путы и спрыгнула с плиты. Затем, взяв себя в руки, выдернула острый черенок ложки из шеи убитого – точно затычку из бутылки вытащила: кровь хлынула фонтаном, забрызгав ей ноги и заставив отскочить назад. Насуада шепотом выругалась и двинулась к двери.

С двумя стражниками, стоявшими снаружи, она расправилась довольно легко. Того, что стоял справа, ей удалось застигнуть врасплох и прикончить тем же способом, что и человека в сером. Затем она выхватила у него из-за пояса кинжал и бросилась на второго стражника, пока тот возился с копьем, тщетно пытаясь ее проткнуть. Однако Насуада находилась от него так близко, что орудовать копьем было куда труднее, чем кинжалом, и она заставила его замолчать, прежде чем он успел убежать или поднять тревогу.