Эрагон. Наследие

Он широкими шагами приближался к ней со стороны их чудесного сельского дома и тоже держал в руке бокал с вином. Муртаг был в красивой черной блузе и дублете из красно-коричневого атласа, отделанного золотом. С мягкого ремня свисал кинжал с инкрустированной самоцветами рукоятью. Отчего-то ей показалось, что волосы у него длиннее, чем ей помнилось; и сам он был как-то спокойней, уверенней, чем прежде. Таким она его еще никогда не видела. Эта его спокойная уверенность и падавший ему на лицо свет делали его облик на редкость привлекательным, пожалуй, даже благородным.

Муртаг подошел к ней и положил руку на ее обнаженное плечо. И ей этот интимный жест показался совершенно обычным.

– Что ж ты, шалунья, бросила меня на растерзание лорду Ферросу с его бесконечными историями? Я добрых полчаса не мог от него отделаться! – Он умолк, посмотрел на нее более внимательно, и выражение его лица стало озабоченным. – Ты что, плохо себя чувствуешь? Что-то ты бледная сегодня…

Насуада открыла рот, но не смогла произнести ни слова. Да она и не знала, как ей на все это реагировать.

Брови Муртага сдвинулись:

– У тебя был очередной приступ, ведь так?

– Я… я не знаю… я не помню, как попала сюда и как… – Она запуталась и увидела, какая боль отразилась в глазах Муртага, но он постарался побыстрее скрыть эту боль, обнял ее за талию и стал вместе с нею смотреть на покрытые виноградниками склоны холмов. Затем одним глотком осушил свой бокал и тихо сказал:

– Я понимаю, все это для тебя непривычно… Но ведь уже не впервые случилось, и ты… – Он горестно вздохнул и покачал головой. – Что последнее ты помнишь? Тирм? Аберон? Осаду Китхри?.. Тот подарок, что я сделал тебе в ту ночь в Эоме?

И Насуаду вдруг охватило жуткое ощущение неуверенности.

– Урубаен, – прошептала она. – Зал Ясновидящей. Вот что я помню.

И она почувствовала, как вздрогнула обнимавшая ее рука Муртага. Но на лице у него ничего не отразилось.

– Урубаен… – повторил он и посмотрел на нее. – Насуада… с тех пор прошло уже восемь лет…

«Нет, – думала она. – Этого не может быть». Но тем не менее все, что она видела и ощущала, казалось ей абсолютно реальным. То, как шевелились волосы на голове Муртага, когда их касался ветер; запах полей; то, как льнула нежная ткань платья к ее коже – все это казалось именно таким, каким и должно быть. Но если она действительно там, то почему Муртаг не убедит ее в этом, проникнув в ее мысли, как делал это и прежде? Неужели он забыл? Хотя, конечно, если с тех пор промелькнуло уже восемь лет, он мог и забыть о том обещании, которое дал ей давным-давно в зале Ясновидящей.

– Я… – начала было Насуада, и тут женский голос окликнул ее:

– Госпожа!

Она оглянулась через плечо и увидела пухленькую девушку-служанку, спешившую к ней от дома; белый фартук служанки так и хлопал на ветру.

– Госпожа, прошу прощения за беспокойство, – сказала девушка и сделала книксен, – но дети надеялись, что вы посмотрите, какое представление они приготовили для гостей.

– Дети… – растерянно прошептала Насуада. И снова посмотрела на Муртага. В его глазах блестели слезы.

– Да-да, – подтвердил он, – дети. У нас их четверо. Все крепкие, здоровые, полные самых лучших намерений.

Насуада вздрогнула, не в силах скрыть охватившие ее чувства. Она ничего не могла с собой поделать. Потом гордо вскинула подбородок и сказала:

– Покажи мне то, что я позабыла. Покажи мне, почему я это позабыла.

Муртаг улыбнулся ей с каким-то странным чувством, похожим на гордость.

– С огромным удовольствием! – сказал он и поцеловал ее в лоб. Затем взял у нее из рук бокал, отдал оба их бокала горничной. А ее, Насуаду, взял за руки, закрыл глаза и склонил голову.

И через мгновение она почувствовала, как чье-то сознание проникает в нее и касается ее мыслей; и сразу поняла: это не он! Это и не мог бы быть он.

Разгневанная обманом и утратой той жизни, которая у нее могла бы быть, она вырвала у Муртага свою правую руку, схватила его кинжал и вонзила ему в бок. И громко закричала:

– Жил в Эльхариме человек желтоглазый. Меня он учил, что слухи – это проказа…

Муртаг смотрел на нее с каким-то странно-равнодушным выражением лица, а потом вдруг взял и растаял в воздухе. И все вокруг нее – эта решетка, увитая вьюнками, сам двор, их сельский дом, эти холмы и виноградники – тоже исчезло, и она обнаружила, что плывет в некой пустоте, где нет ни света, ни звуков. Она попыталась продолжить свой спасительный стишок, но из уст ее не исходило ни звука. Она не могла расслышать да же биение собственного сердца.

А потом окружавшая ее тьма как-то странно исказилась, и она…

Споткнувшись, она упала на четвереньки. Острые каменные осколки впились в ладони. Моргая не привыкшими к свету глазами, она поднялась на ноги и огляделась.

Дымка окутывала ее со всех сторон. Ленты дыма тянулись над каким-то выжженным полем, очень похожим на Пылающие Равнины. Насуада снова была в своей старой рваной рубашке и босиком.