Эрагон. Наследие

… Для Рорана день промелькнул незаметно. Он то сосредоточенно обдумывал очередную неотложную проблему, то помогал варденам рыть траншеи, но как только лишался необходимости обдумывать сложившуюся ситуацию и свой план, время словно замедляло свой бег и еле тянулось. Люди работали хорошо и дружно – тем, что он спас их от налета кавалеристов, он, безусловно, завоевал их преданность и верность куда лучше, чем любыми словами. Но Рорану отчего-то все время казалось, что, несмотря на все их усилия, они не успеют закончить подготовку к завтрашнему сражению, до которого оставалось всего несколько часов.

Весь день до самого вечера противное ощущение беспомощности все сильней охватывало Рорана, и в душе он уже проклинал себя за то, что решился на выполнение такого сложного и честолюбивого плана.

«Мне нужно было с самого начала понять, что у нас попросту не хватит времени», – думал он. Но теперь было уже слишком поздно что-либо менять. Им оставалось только делать все, что было в их силах, и надеяться на лучшее. Возможно, этот рискованный план все же сумеет помочь им обрести победу, несмотря на все допущенные им, Рораном, ошибки.

Когда спустились сумерки, в охватившей Рорана неуверенности блеснула вдруг слабая искорка оптимизма, потому что подготовка к завтрашним событиям стала вдруг с неожиданной быстротой подходить к концу. И когда через пару часов стало уже совершенно темно и над головой ярко светили звезды, Роран обнаружил, что стоит возле мельниц вместе с семью сотнями варденов, и все задуманное им сделано на совесть, и теперь нужно действовать решительно, если они действительно хотят завтра взять Ароуз.

Роран даже негромко засмеялся от облегчения и гордости, немного стыдясь того неверия, с которым только что относился к собственным планам и отчаянным усилиям своих соратников.

Поздравив собравшихся вокруг него воинов с успешным завершением подготовительных работ, он велел всем вернуться в палатки и хорошенько выспаться.

– На рассвете идем на штурм! – сказал он напоследок, и все радостно загудели, несмотря на смертельную усталость.

Мой друг, мой враг

В ту ночь Роран спал чутко, поверхностно, и сны ему снились тревожные. Он так и не смог полностью расслабиться. Роран понимал всю важность грядущей битвы, ведь его, вполне возможно, ранят во время сражения, как это уже не раз бывало, а может, и убьют. Эти две мысли создавали такое напряжение в его душе и теле, что он спиной, позвоночником, чувствовал, будто его, точно пойманную на крючок рыбу, то и дело вытягивают из глубин темных неясных снов на поверхность.

Роран мгновенно очнулся ото сна, услышав, как возле его палатки что-то глухо ударилось о землю.

Он открыл глаза и уставился на ткань у себя над головой. Внутри было почти темно; что-то можно было различить лишь благодаря проникавшему сквозь щели в пологе свету горевшего снаружи рыжего факела. Воздух показался Рорану каким-то особенно холодным, мертвящим, словно он был похоронен глубоко под землей в какой-то пещере. Который час, он не знал, но явно глубокая ночь, потому что не слышно было даже ночных зверьков; наверное, даже они уже вернулись в норы и легли спать. В такой час в лагере никто не должен был бы бодрствовать за исключением постовых, но никаких постовых поблизости от палатки Рорана не было.

Стараясь дышать как можно реже и тише, Роран прислушался, ожидая, что рядом раздастся еще какой-нибудь шум. Но громче всего стучало его собственное сердце по мере того, как все сильней и сильней натягивалась у него внутри струна той тревоги, что всю ночь не давала ему покоя.

Прошла минута.

Затем вторая.

И когда Роран уже решил, что все это ему просто показалось и нет и не было никаких причин для тревоги, когда даже бешеный стук его сердца стал понемногу затихать, на входное отверстие палатки упала чья-то тень, заслонив собой падавший от факела луч света.

Сердце Рорана снова забилось раза в три быстрей, словно он бегом взбирался по горному склону. Кто бы там ни явился к нему среди ночи, это был явно не часовой, который мог бы предупредить его о начале атаки со стороны Ароуза, и не кто-то из его приятелей, решивших поделиться с ним какими-то своими соображениями, потому что эти люди уж точно не стали бы церемониться и сразу окликнули бы его, а то и просто вломились бы в палатку.

Рука в черной перчатке – ее лишь с трудом можно было различить во мраке – просунулась в щель и нащупала завязки, державшие полог.

Роран открыл было рот, собираясь поднять тревогу, но передумал. Было бы глупо не воспользоваться отличной возможностью застать противника врасплох. И потом, если этот незваный гость поймет, что его засекли, он может и запаниковать, а стало быть, станет гораздо опаснее.

Роран осторожно сунул руку под скатанный плащ, который использовал как подушку, и вытянул оттуда кинжал, спрятав его в складках одеяла на уровне колена. А второй рукой взялся за край одеяла, чтобы можно мгновенно его откинуть в случае необходимости.