Эректус

– А что, если эти приступы бешенства спровоцированы заключением? Первый эректус, найденный нами в Южной Африке, вел себя как ребенок и часами играл с куклами. Но что можно ожидать от изолированного индивидуума под действием успокоительного, который внезапно оказался в незнакомом ему месте? Чувствовали бы мы себя отлично, если бы нас вдруг засунули в абсолютно новое место? Абсурдно считать наших предков тупыми плотоядными. Человек прямоходящий отличался впечатляющим интеллектом. Он освоил огонь, смастерил первые топоры и, вероятнее всего, придумал первые азы языка, который мы с вами унаследовали…

– Послушайте, это все, конечно, прекрасно, но не вижу, как это относится ко мне.

– Господин Антонетти, вы говорите не как специалист! Мы должны понять эректусов, чтобы предоставить им место в обществе! У этих людей очень развит головной мозг, объем которого равен тысяче кубических сантиметров, а это две трети объема мозга Человека разумного!

– Почему вы убеждены, что больные, зараженные регрессивным вирусом, обладают таким же разумом, как наши предки? Может быть, инфекция и вовсе разрушила нейроны? Вы не можете быть в этом полностью уверены!

Антонетти выглядел раздраженным. Они пошли в сторону здания, ранее служившего ночлегом для жирафов. Военный открыл замок массивной стальной двери. Мускусный запах внутри помещения перебивал все остальные. Молодая женщина и генеральный врач шли рядом друг с другом по центральному коридору. По обе стороны находились огромные клетки, оснащенные маленькими окошками.

– Я поместил вашего друга в отдельной клетке. Вам так будет проще.

Внезапно поднялся крик, за которым сразу же последовали жалобные стоны.

– Непонятно, почему они так себя ведут. Такое впечатление, что они разговаривают.

– Вероятно, они зовут на помощь.

– Вот, это здесь… У вас есть защитная маска?

– Да. Она всегда при мне.

– А тазер?[43]

– В нем нет необходимости.

– Вы уверены? Могу вам дать.

– Не стоит.

– Понятно. Как-никак, но это ваша жизнь.

Мужчина посмотрел в смотровое окошко, прежде чем провернуть ключ в замке. Анна тем временем натягивала маску, закрывающую рот и нос.

– Вы можете меня оставить с ним наедине?

Антонетти пожал плечами. Она начинала его нервировать своими гуманистическими рассуждениями. Врач показал солдату, надзирающему за камерами, знак подойти.

– Ну, раз вы не боитесь быть укушенной… Когда закончите, постучите в дверь, и капрал вам откроет.

– Спасибо.

Прежде чем войти, Анна подождала, пока Антонетти уйдет. Ей не хотелось, чтобы тот был рядом, когда она, наконец-то, увидит Яна.

В глубине клетки в полной прострации и с пустым взглядом сидел человек-обезьяна. На щиколотке виднелось кольцо с выбитым номером. Чтобы не напугать любимого, молодая женщина присела на колени в двух метрах от него.

– Ян, здравствуй.

Потолочная лампа стала мигать. На долю секунды Анне стало страшно, что они сейчас погрузятся во мрак, но свет стабилизировался, осветив угрюмое лицо эректуса.

– Это я, Анна, – заговорила она, постукивая себя в грудь.

Он не отреагировал, словно не присутствовал в этом мире.

– У меня всего два дня, два дня, чтобы показать им, что в тебе осталось что-то от человека. Милый, отреагируй, помоги мне. Надо им доказать, что я не зря теряю время.

Анна достала из сумки разные предметы, принадлежащие Яну. Кепку, которую он носил каждое лето. Она была очень потрепанной, но все уговоры выбросить ее были безуспешны. Комикс Шабуте[44], обожаемый, по его словам, за «поэтическое настроение». Фотографию, на которой они были изображены вдвоем, счастливые, в объятиях друг друга. И его наушники. Ян безо всякого интереса рассматривал предметы, затем сделал гримасу при виде наушников и нерешительно протянул руку, чтобы осторожно к ним прикоснуться.

– Дорогой, это твое. Ты узнаешь их?

Сложно было расшифровать последовавший за этим рык. Анна выбрала на iPod один из его самых любимых треков – «Bobby Jean» Брюса Спрингстина – и надела на него наушники, не заметив ни капли сопротивления. Энергичный и меланхоличный звук саксофона разрывал ей сердце. При первых нотах взгляд Яна озарился. Анна едва осмеливалась дышать. Осознавал ли он что-то? Повлияло ли что-то на его амнезию и проникло ли в его разум?

Человек-обезьяна принялся раскачиваться взад и вперед, но не от тревоги, а словно находился под гипнозом песни. Чувствовал ли он музыку, или это были воспоминания?

Когда мелодия закончилась, ему стало скучно, он сдернул наушники и отбросил их. Выражение лица эректуса снова стало угрюмым и еще больше привело женщину в отчаяние. Анна попыталась привлечь его внимание фотографией, но безуспешно. Ян снова находился за непроницаемой стеной, в своем мире, куда ей не было входа. Анна была более чем убеждена, что причиной этому были не успокоительные, а, скорее всего, одиночество и лишение свободы.