Ересь

Я тоже поднялся и собрался уже покинуть трактир, как вдруг у меня за спиной раздался громкий смех, крики. Дверь распахнулась, и в зал ввалилась дружная компания — четверо юношей, все, как на подбор, высокие, в дорогих кожаных куртках, шелковых камзолах и коротких панталонах с прорезями, сквозь которые видны были крепкие мускулистые ноги в тонких шелковых чулках. У каждого через плечо переброшен короткий бархатный плащ, топорщатся накрахмаленные кружевные воротники. Эти ребята даже двигались и жестикулировали одинаково, говорили громко и грубовато подшучивали над трактирщицей. Но речь их, совершенно очевидно, была речью образованных людей, и, когда парни подошли ближе, в самом высоком из них я признал Габриеля Норриса. Он тоже меня заметил и поднял руку, приветствуя.

— II gentile dottore! [14]— крикнул он и поманил друзей к нашему столику. — Сюда, ребята, познакомьтесь с моим другом, знаменитым итальянским философом доктором Джордано Бруно и с… — Тут он присмотрелся к Сидни, признал в нем джентльмена и отвесил низкий поклон, а затем обернулся ко мне, ожидая, что я его представлю.

— Это мастер Габриель Норрис, — объявил я, и Норрис вновь поклонился. — Тот самый, который столь метко сразил нынче утром стрелой бешеного пса. А это мой друг сэр Филип Сидни.

— Вы, значит, славный охотник? — насмешливо изогнул бровь Сидни.

— Хвастаться особо нечем, сэр, пес был в нескольких шагах от меня. Я предпочитаю целиться из лука в не столь легкую добычу. — Норрис легкомысленно рассмеялся и добавил: — Однако в Шотовере охота хороша, и если вы хотите позабавиться, пока вы тут, в Оксфорде, сэр Филип…

— С удовольствием, как только небо прояснится, — откликнулся Сидни. — Вас, значит, зовут Норрис? Кто ваш отец?

— Джордж Норрис, джентльмен из Бэкингемшира, — с очередным поклоном отвечал Норрис. — Но большую часть жизни он провел во Франции и во Фландрии.

Сидни покачал головой:

— К сожалению, он мне не знаком. Во Франции, говорите? В изгнании?

— О нет, — рассмеялся Норрис. — Он купец. Торговал одеждой и всякой роскошью. Мастер своего дела. — Он широко улыбнулся и сделал общепринятый жест пальцами, словно считал деньги. Я уже начал привыкать к его разухабистым манерам. — Выпьете с нами? — весело продолжал парень и полез в кошелек за деньгами. — Эй, там! Девчонка! — нетерпеливым жестом он призвал к себе Лиззи. — Мои друзья надеются разбогатеть, выиграв у меня в очко, но меня в этом триместре никто ни разу еще не побил в этой игре. Вы играете, сэр Филип? А вы, доктор Бруно?

Я отмахнулся от него, но в глазах Сидни вспыхнул огонек, и он, потирая руки, подвинулся на скамье, освобождая место для Норриса.

— Из философов картежники никакие, — сказал он и жестом велел мне тоже подвинуться, чтобы усадить приятелей Габриеля.

— Так пусть доктор Бруно останется и поучится у нас. — Улыбка на лице Норриса сделалась еще шире. Он полез в карман камзола, достал колоду карт и принялся тасовать их легко и умело, как заправский игрок.

И тут я понял, что меня смущает в этом парне и в этой сцене: сама по себе снисходительная приветливость английских джентльменов, их манера с размаха хлопать по плечу давно уже не задевала меня. Я вполне привык к такому поведению Филипа. Но вот то, что Сидни с такой непринужденностью присоединился к компании юных бездельников… А мне среди них делать нечего. И страх, что их общество он предпочтет моему. Вновь этот укол в сердце, укол одиночества. Чувство, знакомое каждому изгнаннику: я здесь чужой, я никогда не стану своим.

Норрис хлопнул засаленной колодой по ладони и принялся быстро и ловко сдавать карты.

— По шиллингу с носа для разгона? Если хочешь сохранить свои денежки, Тоби, — обратился он к темноволосому юноше напротив, — начинай прямо сейчас молиться святому Бернардину Сиенскому, покровителю игроков: я нынче в ударе.

— Молиться святому, Гейб? — Юнец по имени Тоби хитро усмехнулся, собирая и рассматривая свои карты. — Кто-нибудь тебя услышит и решит, будто ты заделался папистом.

Норрис пренебрежительно фыркнул:

— Шучу я, дурачина. Приличные люди за столом не говорят о богословии. А правда ли, доктор Бруно, будто ваш земляк помогает картежникам? Я имею в виду, правда ли, будто так говорят те, кто верит в подобные глупости, — пренебрежительно добавил он, швыряя на стол горсть монет.

— Вообще-то в Италии он больше прославился обличением содомитов, — ответил я, поднимаясь из-за стола.

Норрис резко обернулся, глаза его засверкали.

— В самом деле?

— Он сокрушался о том, что в последнее столетие итальянцы прославились на всю Европу как нация содомитов.

— И вы из их числа? — искривил он в усмешке рот.

— Мы величайшая нация во всем и всегда, друг мой! — иронически бросил я.

— Бруно полжизни провел в монастыре. — Перегнувшись через стол, Сидни ткнул Норриса в ребра. — Ему ли не знать.

Все дружно расхохотались, потянулись к здоровенным кувшинам эля, которые Лиззи только что водрузила на стол.

Пора идти, твердо решил я.

— Желаю вам ограбить друг друга с помощью святого Бернардина, — сказал я нарочито легкомысленным тоном. — А у меня дела.