Ересь

— Безусловно, и я с радостью отчитаюсь обо всем, что видел. Надеюсь, что мне удастся это сделать до того, как мои спутники соберутся возвращаться в Лондон, — сказал я, выжидая, что к этому добавит мой собеседник.

— Но только… ха-ха… — У Ковердейла вырвался короткий нервный смешок. — Ректор сказал, вы решили, будто садовая калитка, что выходит на Брейзноуз-Лейн, была заперта в тот момент, когда вы обнаружили бедного Роджера.

— Да, я проверил, она была заперта. И обе другие калитки тоже.

— Вот именно: когда я это услышал, сразу понял, что вы-то в колледже впервые, потому и не знаете, что у калитки, выходящей на улицу, ручку сильно заедает.

Я только бровь приподнял.

— Да-да, — продолжал Ковердейл, пряча глаза. — Очень трудно поворачивается, нужна привычка, вот эдак нажать ее, а потом сдвинуть вправо. Я потому говорю об этом, что если вы на дознании скажете, дескать, калитка была заперта, сами понимаете, из-за этого только лишние осложнения возникнут, а на самом деле все объясняется просто, да, очень просто и печально. Привратник забыл запереть дверь, в сад забрел одичавший пес, и бедный Роджер поплатился за чужую небрежность. Ужасно, ужасно. — Он прижал руку к груди и сморщил жирную физиономию: так, по-видимому, в его представлении выглядела маска скорби. — Но если поднимутся разговоры о запертых калитках, это даст основания подозревать какой-то умысел, заговор там, где его вовсе нет.

Я с трудом верил своим ушам. Вырвал у Ковердейла руку и повернулся так, чтобы смотреть ему прямо в лицо. Студенты, поднимаясь по лестнице, проходили чересчур близко от нас, и пришлось понизить голос до шепота.

— Доктор Ковердейл, калитка была заперта, у меня нет на этот счет ни малейших сомнений. Я сам проверял. Но даже если бы она была не заперта и пес вошел в нее, как мог он закрыть ее за собой?

— Ветер захлопнул, — отмахнулся от вопроса Ковердейл.

Неужели он думает, что я, ученый, могу вот так запросто пренебречь свидетельством собственных глаз?

— Ветер наглухо захлопнул тяжелую деревянную калитку? Я был там, доктор Ковердейл, мы с ректором перебрали все возможности, — запротестовал я.

— Утром ректор был в растерянности, а потом он спокойно поразмыслил обо всех этих событиях, — не сбиваясь, продолжал Ковердейл, — и пришел к выводу, что в той панике трудно было что-либо увидеть и распознать наверняка, тем более что висел туман. Он и припомнил, какая у той калитки тугая ручка, и понял, что это обстоятельство могло сбить с толку иноземца. Коронер, который будет проводить расследование, конечно же примет во внимание, что вы еще толком не знаете нашего колледжа. Я только потому заговорил об этом, что, если вы будете настаивать, будто в этом деле есть некая тайна, это лишь усложнит и затянет расследование, столь мучительное и горестное для всех близких доктора Мерсера. Стоит ли добавлять к трагедии нелепые подозрения и слухи?

Я смотрел на него, не веря своим ушам. Значит, обстоятельства смерти Роджера будут переиначены так, чтобы ни малейшая тень не упала на колледж, и в результате убийца останется безнаказанным. Покрывают ли они таким образом преступника, который им известен, или для них главное — честь корпорации? Соблюдет ли ректор свое обещание провести частное расследование? Весьма сомнительно: ведь он больше всех профессоров беспокоился о престиже колледжа.

— Полагаю, я должен буду сообщить на следствии то, что я видел, или, как мне кажется, видел, — заговорил я. — Если я заблуждаюсь, то окажусь в дураках, но готов рискнуть, ибо утрачу сон, если солгу или утаю нечто важное от следствия.

Ковердейл прищурился, но, казалось, согласился с моими словами.

— Прекрасно, доктор Бруно, каждый должен поступать по совести. Зайдем? — Он указал жестом на крыльцо школы богословия; там толпа уже поредела, большая часть слушателей прошла в зал. — Да, кстати, еще одно странное обстоятельство, — как бы мимоходом добавил он через плечо. — Мастер Слайхерст сообщил мне, что сегодня утром, по пути в хранилище, он услышал доносившийся из комнат доктора Мерсера шум, и, заглянув, кого бы, вы думаете, он застал роющимся в имуществе Мерсера? Нашего почтенного итальянского гостя. Тот пытался открыть сундук с деньгами Мерсера, вот так-то! А привратник сказал, что вы принесли ему связку ключей, которую сняли с покойного.

Дурак я, дурак, подумал я. Пошел к себе в комнату, рухнул на постель и проспал все на свете. Так и не отнес одежду ректору, и нет теперь у меня даже того неуклюжего оправдания, будто я приходил за одеждой. А Слайхерст спас собственную шкуру, бросив подозрение на меня. Выходит, я просто воришка, граблю мертвецов. О той немаловажной детали, что у него самого имелись ключи от комнаты Мерсера, Слайхерст благоразумно умолчал.

— Я могу объяснить… — начал я, но Ковердейл выставил руку ладонью вперед, прервав мою речь.