Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Призыв О. Тьерри к обновлению исторической науки и к изучению истории «низов» был услышан его коллегами. Одним из них стал Жан-Шарль-Леонард Симонд де Сисмонди, профессор Женевского университета, в 1821 г. опубликовавший первые тома своей монументальной «Истории французов». Уже само название сочинения Сисмонди указывало на радикальную смену исторической парадигмы. Именно на работу Сисмонди опирался позднее и Ж. Мишле, полагавший, впрочем, что демонстративная «враждебность» женевского ученого по отношению к королевской власти и к церкви явилась данью традициям XVIII в.[2267]

Как истинный республиканец, Сисмонди на самом деле решительно порвал с монархической историографией, для него главным двигателем истории являлся народ, сражавшийся за свою свободу. Именно поэтому его особенно интересовала личность Жанны д’Арк, истинной «дочери народа», своими собственными руками вершившей судьбу целой страны: о ней рассказывалось в 13 томе «Истории французов», увидевшем свет в 1831 г. Вслед за Вольтером Сисмонди полагал Жанну порождением и воплощением «народного духа» (zèle populaire), вдохновившим его соотечественников на «великую революцию» (une grande révolution) — освобождение Франции от захватчиков[2268]. Именно у него впервые в XIX в., насколько можно судить, подробно излагалась версия о происхождении героини из «низов» общества[2269] и об унаследованных ею от родителей чувстве патриотизма и симпатии к «партии арманьяков»[2270].

Данная идея получила свое развитие в трудах Теофила Лавалле, чья «История французов» была опубликована в 1830–1840 гг. В отличие от Сисмонди, Лавалле видел в Орлеанской Деве не просто воплощение народного духа[2271], но полагал, что именно Жанна спровоцировала само его рождение, что она стояла у истоков возникновения чувства патриотизма у французов[2272], благодаря ее подвигам объединившихся в нацию и устремившихся на защиту своей страны от внешнего врага: «Эта святая девушка (la sainte fille) открыла народу, кем он на самом деле является, она зажгла в нем священный огонь, она научила его страдать, быть преданным, умирать за свою родину!.. Ее чувство патриотизма было глубочайшим! Это была сама Франция, воплощенная Франция!»[2273].

Через понятие «народ» рассматривал историю Жанны д’Арк и Жюль Мишле, постоянно возвращавшийся к ней на протяжении своей долгой научной карьеры[2274]. Незадолго до смерти, в 1869 г., в предисловии к очередному переизданию «Истории Франции» знаменитый историк отмечал, что его главной целью всегда оставалось доказательство того, что появление Девы на исторической сцене не следует считать чудесным, ибо оно было обусловлено совершенно конкретными, «естественными» обстоятельствами, главным из которых он полагал ее происхождение — тот факт, что девушка была частью и самой сущностью французского народа[2275]. «Гений народа» (génie du peuple), присутствовавший в ней, позволил ей исполнить собственную миссию. Вместе с тем Жанна — как истинный герой прошлого — внесла свою лепту в дело создания нации, встав во главе народного сопротивления захватчикам, она «заставила Францию стать свободной и осознать саму себя»[2276].

Важно отметить, насколько жестко Мишле ограничивал само понятие «народ»: в его понимании речь шла лишь о «низах» общества, но не о его элите, не о королевских приближенных и даже не о городских ремесленниках. Уже в «Кратком очерке истории Франции» 1833 г., описывая деяния Жанны д’Арк, он особо упирал на противопоставление девушки и «коррумпированного и насмешливого двора» (cette cour corrompue et moqueuse), который она заставила себя уважать[2277]. Освобождение страны стало, по его мнению, делом рук не монарха, не знати и даже не горожан, но одних лишь «жителей деревень» и их главного представителя — «женщины, девушки, Девы»[2278].

Образ Жанны как «девственного и чистого воплощения народа» (sous sa forme virginale et pure) развивался и в «Картине Франции» 1833 г., ставшей введением ко второму тому монументальной «Истории Франции»[2279]. В этом последнем сочинении Мишле, верный своему изначальному тезису о Жанне-народной героине, сравнивал ее с самим Иисусом Христом — еще одним воплощением народного духа, в отличие от священников, представителей официальной церкви. Только народ способен постичь данное различие, рассуждал Мишле, только в его сознании существует данный идеал, воплотившийся в фигурах Людовика Благочестивого, Готфрида Бульонского, Томаса Беккета, Людовика Святого, а в XV в. — в Жанне Деве: «Именно она — та, в ком народ погибал за народ, стала последней фигурой Христа (la dernière figure du Christ) в эпоху Средневековья»[2280].