Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Точно так же не получила никакого специального развития у французских историков-либералов и проблема девственности Жанны д’Арк, напрямую связанная, с точки зрения многих авторов XVIII в., с возможной святостью их героини. Подобное отсутствие интереса к данному вопросу в большой степени, как мне кажется, объяснялось тем обстоятельством, что к этому времени представления о женской святости, которая прежде всего подразумевала принесение религиозного обета девственности, в достаточной степени устарели. Как отмечает Э. Суир, уже в конце XVIII в. женщины-святые не привлекали к себе внимания ни представителей официальной церкви, ни простых обывателей, почитавших в большей степени мучеников первых веков христианства, прославленных средневековых теологов (например, Фому Аквинского) или выдающихся правителей прошлого (например, Людовика Святого)[2339]. Кроме того, в XVIII в. усилился раскол между различными, часто противоборствующими течениями внутри католичества. Если в XVII в. для янсенистов и их оппонентов существовал лишь один общий враг — гугеноты, а также одна общая цель — борьба с галликанизмом, то начиная с XVIII в. ситуация изменилась, и у каждого религиозного течения возникли и стали развиваться свои собственные представления о святости[2340]. Вместе с тем, еще со второй половины XVII в. интерес к мистикам и провидцам во Франции существенно ослабел: как следствие, ослабел и интерес к фигуре Жанны д’Арк, которую как современники, так и потомки в первую очередь причисляли именно к данному типу святости[2341].

Не меньшее влияние на оценку возможной святости девушки в первой половине XIX в. оказали и работы просветителей XVIII в. Позиция Вольтера, согласно которому не обязательно было становиться святой девственницей, чтобы спасти свою страну от захватчиков, имела большое значение для последующих поколений французских интеллектуалов. Его отношение к «голосам» и «откровениям» Девы как к ее собственным выдумкам и галлюцинациям было также подхвачено и развито в первой половине XIX в. Наконец, превращение Жанны в истинную «народную героиню» полностью изменило парадигму, в рамках которой отныне рассказывалась ее история. И хотя многие из историков-либералов, чьи сочинения были рассмотрены выше, прямо называли свою героиню «святой», они, безусловно, не вкладывали в это определение того смысла, которое подразумевали их предшественники, а также их современники — католические авторы.

В более или менее традиционном ключе в первой половине XIX в. рассматривал проблему девственности Жанны д’Арк, пожалуй, лишь один автор — Т. Лавалле. Он не только был уверен в реальности обета, принесенного Девой, но и подробно описывал последующие события в ее жизни, в частности, ее заботу о собственном целомудрии на полях сражений и использование мужского костюма в руанской тюрьме как средства защиты от изнасилования[2342]. Он также искренне полагал девушку святой, однако связывал данное обстоятельство не с ее девственностью, но с мученической смертью, которую та претерпела на костре как второй Иисус Христос[2343].

На схожих позициях стоял, как мне представляется, и Ж. Мишле. Он также уделил довольно много внимания обету Жанны д’Арк. Именно этим обстоятельством историк объяснял, в частности, невозможность возбуждения против девушки дела о колдовстве: ведь дьявол, рассуждал он, не может заключить договор с девственницей[2344]. Он также писал о постоянной борьбе за чистоту нравов, которую вела его героиня в королевском войске, и, в частности, упоминал ставший уже традиционным к середине XIX в. эпизод с изгнанием из армии проституток[2345]. Он совершенно справедливо замечал, что именно в это время во Франции настоящий расцвет переживал культ Девы Марии, а потому непорочность Жанны следовало воспринимать как «лучшую защиту» (une sauvegarde inviolable), которую она могла использовать против своих врагов в тюрьме Руана[2346]. И тем не менее главной причиной возникновения у девушки репутации святой Мишле полагал вовсе не девственность, но ее «святую смерть» (sainte mort), ее мученичество, которое тем сильнее отличалось от страданий первых христиан (des anciens martyrs), что она выступала за свои убеждения открыто, а не тайно[2347].