Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Критикуя предшествующую историографическую традицию, однако стремясь оставаться объективными, историки-католики начала XIX в. рассматривали все возможные интерпретации деяний Жанны д’Арк. Наиболее подробно на них останавливался Ф.-А. Ле Брюн де Шарметт, отмечавший, что в специальной литературе существуют четыре точки зрения на эту «удивительную девушку» (fille extraordinaire). Согласно первой из них (той, которую в XV в. разделяли все без исключения англичане), своим успехам Жанна была обязана «чудесам магии» (merveilles de la magie). Согласно второй, она являлась обычной обманщицей, «кем-то наподобие Магомета» (une espèce de Mahomet), т. е. человеком, который, пользуясь «энтузиазмом» масс, увлекает их за собой. Приверженцы третьей гипотезы рассматривали Жанну как «слепой инструмент» (un instrument aveugle) в чужой политической игре. Наконец, сторонники четвертой версии почитали французскую героиню истинной посланницей Свыше (réellement choisie par le ciel), избранной для спасения Франции и наделенной даром Божественных откровений (favorisée d’apparitions célestes et des révélations divines)[2367]. Подробно анализируя каждую из данных интерпретаций личности Жанны д’Арк, сам Ле Брюн де Шарметт, тем не менее, воздерживался от высказывания собственной точки зрения на означенную проблему, заявляя лишь «во всей простоте своего сердца», что он — «француз и христианин»[2368].

На схожей позиции стоял, как представляется, и Ж. Берриа-Сен-При, указывавший, что для своих врагов (англичан и членов Парижского университета) Жанна, безусловно, являлась ведьмой, для сторонников Карла VII — Божественной посланницей, а для некоторых современных авторов — обычной обманщицей[2369]. Однако сам он полагал (буквально дословно вторя Л’Аверди), что людям не дано судить о замыслах Господа и о Его Провидении[2370]. Точно так же рассуждал и Ж. А. Бюшон, писавший, что объяснение фактов жизни Девы таит для историков «непреодолимые трудности» (les difficultés les plus insurmontables)[2371], что сам он не станет «доискиваться» правды, но лишь приложит все силы для того, чтобы его современники могли «узнать факты» (т. е. прочесть хроники того времени)[2372].

Не высказывая, таким образом, собственного однозначного мнения о том, была ли Жанна д’Арк в действительности истинным пророком и, как следствие, святой, католические историки эпохи Реставрации, тем не менее, единодушно полагали, что она именно так и воспринималась своими современниками-французами[2373]. На этот безусловный вывод их наводило чтение материалов процесса по реабилитации 1455–1456 гг., которые они полагали главным источником по истории Орлеанской Девы[2374]. Именно показания свидетелей, лично знавших героиню, позволяло Ф.-А. Ле Брюн де Шарметту и его коллегам уделить основное внимание тому, что, с их точки зрения, понималось под святостью в середине XV в.

Прежде всего, опираясь на материалы процесса по реабилитации, историки-католики эпохи Реставрации отмечали особую набожность Жанны, свойственную ей с самого детства и сильно отличавшую ее от прочих детей Домреми[2375]: вместо обычных увеселений она предпочитала уединяться в церкви и предаваться молитве[2376]. Не менее «святым» представлялось им и ее поведение во время путешествия из Вокулера в Шинон: ее постоянное стремление побывать на мессе и исповедоваться, отсутствие привычки сквернословить, скромная и достойная манера обращения. Все это заставляло ее спутников верить в Божественный характер миссии этой девушки и забывать об опасной дороге[2377]. Однако особый упор — и эта особенность восприятия Жанны д’Арк отличала работы историков-католиков начала XIX в. от трудов их предшественников — делался на пребывании девушки при королевском дворе и на тех «испытаниях» (epreuves, examens), которым она там подвергалась.