Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Ситуация, однако, резко изменилась в 1814 г., когда епископская кафедра оказалась вакантной[2657]. Этим обстоятельством не замедлила воспользоваться мэрия Орлеана, мгновенно взявшая в свои руки все вопросы, связанные с празднованием «дня Девы», в том числе и приглашение ораторов. В 1815 г. был изменен порядок прохождения традиционной процессии по улицам города: отныне местом сбора всех участников объявлялся не собор св. Креста, а здание ратуши[2658]. В том же году была составлена «Записка о празднике Девы», в которой утверждался исключительно светский характер всей церемонии (une fête purement municipale)[2659]. Неизвестный автор с прискорбием сообщал своим читателям, что документы, относившиеся к основанию праздника, полностью сгорели в период Революции, и заявлял, что отныне крайне сложно найти подтверждения тому, что его проведение всегда было прерогативой именно городских властей (les prérogatives accordées au Corps de la ville)[2660]. Идя на прямой обман, он утверждал, что именно они во все времена назначали панегиристов[2661], а роль епископа Орлеана в возрождении праздника в 1803–1804 гг. вообще следует считать выдумкой, поскольку в послании министра культов Порталиса 1803 г. говорилось о восстановлении праздника как светского мероприятия (comme fête vraiment civique)[2662].

Насколько можно судить, именно этот документ стал в период Реставрации (вплоть до 1830 г.) основой для организации празднеств в Орлеане. Порядок их проведения был сильно изменен: так, части военного гарнизона города (во главе которых по-прежнему шествовал человек, изображавший Жанну д’Арк) отныне проходили первыми в процессии. Только после этого парада наступала очередь для панегирика, оратора для которого назначал теперь лично мэр. Он же приглашал на праздник всех гостей, будь то гражданские, военные или представители церкви[2663].

Изменения коснулись и содержания панегириков в честь Жанны д’Арк, которые произносились в эти годы в Орлеане. И если у Жозефа Берне в 1817 г. главная героиня по-прежнему представала святой[2664], сравнимой в ее мученичестве с самим Иисусом Христом[2665], а светский элемент сводился к похвалам в адрес муниципалитета[2666], то начиная с 1818 г. агиографический дискурс, до того времени присущий всем без исключения панегирикам, начал постепенно заменяться на героический. В речи аббата Менара, произнесенной в этом году, не было уже ни единого намека на святость Жанны д’Арк или на ее близость Спасителю, и даже сам день 8 мая не назывался «праздником Девы», зато — как и у Берне — заключение было посвящено магистратам города и их роли в поддержании традиций[2667]. Обращение к этой теме стало неотъемлемой частью всех орлеанских панегириков 1817–1830 гг.: комплименты в адрес светских властей содержались в текстах Дени Фресину 1819 г., Жан-Франсуа-Гиацинта Фётрие 1821 и 1823 гг., аббата Лонгeна 1825 г., Шарль-Жана Жиро 1826 г. и Франсуа-Жозефа Ле Куртье 1830 г.[2668] Единственными исключениями из нового правила стали речи Гаспара Дегерри 1828 г. и Э. Мориссе 1829 г., однако и эти авторы придерживались прежде всего героического дискурса, именуя свою героиню «одним из выдающихся героев, каким только может похвастаться Франция», «одним из видных капитанов» и даже «рыцарем»[2669].

Впрочем, подобным образом описывали Жанну д’Арк в это время практически все панегиристы. Так, Ж.-Ф.-Г. Фётрие использовал определение «героическая Дева» (Vierge héroïque), а Ж.-Ф. Ле Куртье — «бесстрашная амазонка» (intrépide Amazone)[2670]. Жиро называл девушку «честной и храброй героиней» (héroïne sincère et vaillante) и писал, что Церковь чтит ее за «мудрость и мужество» (sa sagesse et ses vertus)[2671]. Тема возможной святости сменилась в этих текстах рассуждениями о «политических и моральных истинах» (les Vérités politiques et morales), которые проповедовала Жанна, о ее любви к родине (оказывавшейся значительно важнее ее веры), которая и привела ее в результате к «героической гибели» (une mort héroïque)[2672]. Намеком на религиозное прочтение истории Девы в панегириках 1817–1830 гг. могла бы, возможно, считаться любопытная трактовка темы ангела, которым она якобы являлась, однако, выражения «словно ангел», «как архангел», «как ангел мира» указывали, скорее, на переносное значение, в котором они использовались[2673]. Единственной, пожалуй, темой, на которую панегиристы позволяли себе рассуждать более или менее свободно, была библейская история — примеры вмешательства Господа в судьба народа Израиля должны были подсказать внимательным слушателям и читателям, насколько близкой к ним оказывался случай Жанны д’Арк: с этих пересказов начинался практически каждый из рассматриваемых текстов[2674].