Еретик. Книга 3

Удар! И перед глазами – костер, слышится чей-то предостерегающий голос, в поле зрения снова собственные руки, но они… женские, сжимающие в руках какие-то черепки или шарики из травы – было не разобрать сходу. Кругом лес, ночь, а внутри – все та же чернильная злоба.

Удар! И сухопарая рука человека явно старшего возраста, чем Вивьен, пересыпает над столом горстку золотых монет. На стене рядом – какой-то красный бархат, а на полу – чье-то тело… мертвое. Во второй руке, которую Вивьен видит, как свою, зажат окровавленный кинжал.

Удар! И перед глазами – освещенное маленькими свечными огоньками помещение с каменными стенами песочного цвета. В центре его нечто похожее на купель, и к ней тянется мужская рука, сжимающая какой-то необычный посох. Рука эта – загорелая, явно часто бывавшая на солнце, с какими-то черными рисунками на коже…

Что это было? Прошлые жизни? Взаправду?

Следующий удар был таким болезненным, что вновь заставил Вивьена заорать и отвлечься от мучительных вопросов. Но даже крик не заглушил этот странный голос в голове.

Ты помнишь. И знаешь, что люди в этой допросной и за ее пределами достойны проклятья, которое унесет их жизнь, как оно уже унесло жизни твоих родителей.

«Нет», – мучительно застонал Вивьен про себя, хотя вслух лишь замычал от боли сквозь сомкнутые искусанные губы. – «Пожалуйста, Господи, нет!»

Почему ты снова обращаешься к нему? Ты же проклял его. Ты отрекся от него, Вивьен. Его больше с тобой нет.

Отчаяние болью разлилось по груди, и следующий удар погрузила Вивьена в темноту, на миг избавив от этой муки. Выплеснутая вода в лицо вернула его в мир, но хватило этого ненадолго.

Продолжая молчать – больше от бессилия, чем из принципа – Вивьен еще несколько раз проваливался в забытье, пока не услышал, как де Борд досадливо произнес:

– Довольно.

И, видит Бог, Вивьен, снова теряясь во тьме, был искренне благодарен архиепископу Амбрена за эту милость.

***

Вивьен очнулся и тут же снова ощутил боль, которая мгновенно усилилась, когда кто-то попытался прикоснуться к искалеченной спине тряпицей.

«Нет, только не снова!» – взмолился про себя Вивьен. С губ сорвался жалобный стон, он попытался переместиться, чтобы уйти от прикосновений врача, однако на помощь тому поспешили тюремщики де Борда, прижавшие руки Вивьена к полу, чтобы тот не мешал врачу работать.

«Зачем?» – устало думал Вивьен. – «Неужели так сложно просто оставить меня в покое? Просто дайте мне умереть здесь, я не могу больше…»

Сил отругать себя за малодушные мысли не хватило: казалось душа его была опустошена досуха. Словно после того, как он обвинил Спасителя во лжи, в нем ничего больше не осталось. Боль при каждом прикосновении пронзала раны на спине, и Вивьен больше не мог сдерживать тихих слез и натужного шипения, невольно впиваясь в искусанную в кровь губу.

Последним, что проплыло над ухом у Вивьена перед тем, как он вновь ускользнул во власть забытья, был обмен замечаниями врача и стоявшего у дверей де Борда:

– Боже, на этой спине живого места нет. После понадобится чистая рубаха, если вы хотите, чтобы он выжил, и раны не загноились. Сколько ударов он вынес?

– Двести тридцать четыре, – сухо отозвался де Борд.

Услышав это жуткое число, Вивьен вновь застонал и лишился чувств.

***

Несколько дней Вивьен провел на границе между реальностью и забытьем. Его разбил сильный жар, во время которого он бормотал нечто отрывистое и неразборчивое, напоминающее молитвы, однако ни врач, ни тюремщики так и не смогли понять, что именно он говорил.

Приехавший из Кана по приказу де Борда врач по имени Себастьян всерьез опасался, что арестант может не выжить. Он жаловался архиепископу, что Вивьен три дня не притрагивался к еде и почти ничего не пил. Поддерживать в арестанте жизнь – по крайней мере, до тех пор, пока он не сделал признания – было основной задачей приезжего врача, и тот страшился, что не сумеет ее выполнить. Однако на четвертый день жар ослаб, и пленника все же заставили поесть.

Себастьяну из Кана впервые удалось поймать на себе более-менее ясный взгляд Вивьена, и он ужаснулся, увидев в этих глазах глубокий омут отчаяния. Прежде Себастьяну не доводилось лечить арестантов инквизиции, и то, в каком состоянии он увидел Вивьена Колера, произвело на него неизгладимое впечатление.

Оставшись с арестантом наедине, он решился поговорить с ним.

– Послушайте, – зашептал он, – я не знаю, что вы сделали… но, видит Бог, вам лучше сознаться.

Вивьен смотрел на него пустым взглядом, но ничего не говорил в ответ. По его виду нельзя было прочесть ничего, кроме смертельной усталости. Себастьян растерянно поводил глазами по затхлой тюремной камере и покачал головой.

– Боюсь, если эту пытку повторят, вы не выдержите. У вас ведь есть шанс избежать этого… почему вы не сознаётесь? Разве вам не дадут примириться с Церковью?