– А с чего бы им меня гнать? – возмущенно воскликнул Жильбер. – Я службу несу исправно. Сам мэр, если хочешь знать, меня однажды похвалил. Я поднял как-то свиток, что упал у него, и тот рассыпался в похвалах. Самому-то ему нагнуться тяжело, знаешь ли: мучается болями в спине, но ты только тсссс, не говори никому, я это мельком услышал от его слуг. Не стоило бы разносить слухи.
– Больно надо, – фыркнул Ансель. – К тому же, я не здешний. Что мне с этих слухов?
– Хотя, признаться, я разочарован, – передернул плечами Ансель.
– В чем это? – приподнял брови Жильбер.
– Думал, что за год у моего бойкого друга найдется побольше занимательных историй, а не только мелкая сплетня о мэре. О чем мне в Лионе потом жене рассказывать? Она меня всего изведет, если новостей не привезу.
– Сварливая она у тебя, да? Наказать бы ее, как следует. Сварливых жен в иных городах, я слышал, привязывают к стулу и опускают в холодную реку, чтобы не ворчали!
– Побойся Бога, – покачал головой Ансель, преисполнившись деланного возмущения. – Что я тебе, инквизиторский палач – жену в холодную реку опускать?
– Не жестокий ты человек, Этьен, – протянул Жильбер, допивая одну порцию вина и жадно косясь на следующую. Ансель кивнул и придвинул стражнику тюрьмы следующий стакан. – А иногда надо бы бывать жестоким.
– Это тебя служба твоя попортила, – возразил Ансель. – Хочешь сказать, ты, чуть что, сразу готов пытать неугодных?
Жильбер развел руками, сделав несколько щедрых глотков. Взгляд его делался все более рассеянным.
– Возможно, – вздохнул Жильбер. – Знаешь, когда слышишь, как палачи инквизиции своих арестантов в допросной мучают, и как те после этого во всех грехах признаются, невольно начинаешь задумываться: может, жестокость действительно помогает лучше всего?
Несколько мгновений Жильбер молчал, а затем его мутный взгляд ненадолго заблестел, хотя и не прояснился. Он наклонился к Анселю через стол и заговорил чуть тише:
– К слову об инквизиторских палачах. Хочешь историю – будет тебе история, только ты ее никому не рассказывай, пока в Лионе не окажешься. По крайней мере, здесь лучше об этом лишний раз не вспоминать, пока не утихнет муть.
Ансель напряженно нахмурился и тоже наклонился к Жильберу, придвинув к нему очередную порцию вина. Тот взял ее, не раздумывая, и кивнул – воистину, он был способен осушить весь запас трактира.
– Недавно в Руане арестовали одного инквизитора. Не знаю, видел ли ты его, когда приезжал в прошлый раз, но… так уж вышло.
Ансель постарался замаскировать напряжение смешком, но тот вышел нервным.
– Инквизитора? Арестовали? Ты ничего не путаешь?
– Да честное слово даю! – возмущенно воскликнул Жильбер. – Уже и следствие провели, его давно взаперти держат. Допрашивали несколько раз. Между прочим, о допросах я от стражников епископского двора узнал, из общегородской тюрьмы его перевели и все это время держали в епископском дворце.
– Он и сейчас там? – осторожно поинтересовался Ансель. Его изрядно захмелевший собеседник не нашел в этом вопросе ничего подозрительного.
– Пока да. Но перевезут обратно завтра.
– Зачем? – качнул головой Ансель.
– На казнь, – неловко передернул плечами Жильбер. – Его обвинили в ереси и доказали это. Он сопротивлялся, но за него крепко взялись. В итоге он сознался, и решение уже вынесли. Его казнят завтра на рассвете. В тюремном внутреннем дворе.
Ансель почувствовал резкий приступ дурноты и побледнел.
– Невероятная история, – севшим голосом произнес он, прочистив горло. – И… что, ты… ты там будешь? Завтра?
– Где? – Потерявший интерес к собственной истории Жильбер был занят исключительно вином.
– На казни, – немного раздраженно произнес Ансель.
– Буду, конечно, а куда же я денусь? – развел руками Жильбер. – Сам понимаешь, дежурство.
– Ясно… – надтреснуто отозвался Ансель.
Дальнейший вечер растянулся для него на давящую бесконечность. Жильбер рассказывал какие-то истории, но Ансель не мог запомнить ни одной подробности: все его мысли вертелись вокруг Вивьена Колера, которому завтра на рассвете грозила смерть.
В конце концов, Ансель выволок едва шевелящего языком Жильбера из трактира и, прихрамывая, потащил его домой. Недалеко от скромного жилища стражника располагалась лавка мясника, запах от которой распространялся на всю округу.