Эрифилли. Стихотворения

Уважаемый Алексей Максимович, я получила ваше письмо. Оно подкормило червяка, который давно меня грызет. Я знаю, что роль левого искусства вообще – неблагодарная роль чернорабочего. Если – или когда – Пастернак будет писать классическим стихом, то это будет совершенно блестяще. Пикассо, создавший шедевры футуризма, возвратился к реалистической форме – но какая тонкость в понимании материала и в обращении с ним, какая оригинальность неожиданной конструкции тел – чего нет у художников, не прошедших чистилища футуризма. Я очень верю вам – у вас в подходе к искусству исторический масштаб, но посмотрите – Репин, мастер и мэтр, на старости лет увлекается футуризмом, так велика потребность обновления формального, кроме остального. Неужели ни думаете, что Хлебников был напрасно и что Ходасевич мог расцвести и не на почве современности? У меня здесь, как говорят хохлы, ум за разум заходит. Я говорила много с художниками-футуристами, – у меня создалось такое впечатление, как будто все не то заблудились, не то стоят в тупике. Убеждены в своей правоте, но не вообще, а в данный момент и для себя. <…>

Если я стою на ложном пути, – тем хуже, – и это не имеет собственной ценности, то во всяком случае это не напрасно. Ходасевич как-то сказал мне по этому поводу, что победителей не судят. Победа будет, должно быть за ним, а футуристам дадут в истории литературы служебную роль – злодея в ложноклассической комедии или вроде большевиков, которые пришли, сделали свое и уйдут. Работа их останется преемникам, и те ее перекроя и отшлифуют[9].

Отвергая упреки Горького, Феррари утверждала, что ее литературная работа не является внешней данью моде, а, напротив, движима самыми серьезными побуждениями:

Вы говорите, что я не ищу себя. Я ведь тоже иду исключительно по инстинкту, но иду осторожно и боюсь крайностей, т<ак> к<ак> они всегда вредят художественности. Шкловский говорил, что я левею прямо на глазах. Не знаю, нужно ли и удачно ли, думаю, что, скорее, да, чем нет, но искренно – определенно да[10].

Сближение Шкловского с «левеющей на глазах» Феррари удостоверяется рекомендательным письмом к Илье Зданевичу, которым он снабдил ее накануне поездки во Францию и в котором просил: «Будьте честным всёком и покажите ей всё в Париже»[11]. После того, как в середине ноября 1922 г. в берлинском Доме Искусств произошел раскол[12] и Шкловский был выбран на пост товарища председателя в новом президиуме, Феррари стала одной из самых частых посетительниц и участниц тамошних собраний. Ее имя замелькало в хронике литературной жизни в русской прессе. Необычность этого бросалась в глаза потому, что до приезда в Германию и встречи с горьким она решительно не могла похвастаться никакими заслугами на ниве словесности[13]. Впервые публично свои стихи Феррари прочла на вечере в Доме Искусств в канун Нового 1923 года[14]. Пересылая вскоре ее новейшие произведения горькому, Шкловский с одобрением восклицал:

Кажется, она пишет теперь лучше, чем раньше. Посмотрите их[15].

Не меньшим стимулом в сторону «левого» искусства было тесное общение Феррари с художником Иваном Пуни[16], жившим по соседству с ней. В напечатанном весной 1923 г. Фрагменте из книги Шкловского Zoo говорилось:

На Kleiststrasse, против дома, где живет Иван Пуни, стоит дом, где живет Елена Феррари[17].

У нее лицо фарфоровое, а ресницы большие и оттягивают веки.

Она может ими хлопать, как дверцами несгораемых шкафов.

Между этими двумя знаменитыми домами вылетает унтергрунд из-под земли и с воем лезет на помост[18].

Нетрудно себе представить, как должен был заинтриговать такой пассаж о «двух знаменитых домах» читателей Беседы – горьковского журнала, в следующем, втором выпуске которого намечалась публикация уже самой Феррари. В этот период Пуни был одной из центральных фигур берлинской культурной жизни. Он сблизился с художественным объединением Герварта Вальдена Der Sturm, выступал с критическими статьями[19] и с полными боевого духа лекциями о новейших течениях в русской и западноевропейской живописи. Доклады эти были собраны в его книге Современная живопись , изданной в Берлине в мае 1923 г.[20]

Практически в это же время вышла в свет и тоненькая стихотворная книжка Феррари Эрифилли[21]. Книга явилась, по-видимому, первым ее выступлением в печати. Ни в периодике, ни в альманахах русского Берлина публикации ее сочинений не разысканы, ее участие в литературной жизни ограничивается исключительно вечерами Дома Искусств. Именно здесь 4 мая 1923 г. она прочла свои «сказки». Эти вещи, в отличие от ее стихотворений, Горькому нравились: он вызвался выпустить их отдельное книжкой[22] и облюбовал несколько «сказок» для Беседы.