Эрик Сати

Первое публичное исполнение состоялось на концерте в Национальном обществе музыки в Валентинов день 1920 года. Пели Жанна Батори и Сюзанна Балгери, партию фортепиано исполнял Андре Сальмон. Публика, ожидавшая от Сати очередного юмористического сочинения, совершенно не поняла произведения и смеялась в сцене смерти Сократа. Критики встретили «Сократа» враждебно; рецензия Жана Марнольда в Mercure de France («Французский вестник»), где он писал, что музыка «Сократа» «была абсолютным нулем», служившим фоном для текста, «с интонациями разговора в гостиной», была совершенно типичной[165]. Не все критики, однако, были столь грубы. Друг Сати Ролан-Манюэль предложил альтернативный и более терпимый взгляд на сочинение, написав в газете L’Eclair («Просвещение»): «Все эмоции от замечательного текста выражались с благородством, благоразумием и в самом безупречном единстве»[166]. Стравинский, посетивший концерт, воскликнул: «Есть Бизе, Шабрие и Сати!», очевидно, имея в виду родословную настоящего французского искусства[167]. В письме бельгийскому пианисту и музыковеду Полю Коллару сам Сати утверждал, что цели у него были честные и скромные:

Я думал, что сочиняю простое произведение, без малейшего намека на конфликт; я всего лишь скромный почитатель Сократа и Платона – двух обаятельных джентльменов ‹…› мою музыку плохо приняли, что не удивляет меня; но я удивился, что публика смеялась над текстами Платона. Да. Странно, не правда ли?[168]

Совсем другой прием ожидал оркестровую версию «Сократа». Граф Этьен де Бомон устроил 7 июня в зале Эрар «Фестиваль Эрика Сати» – концерт, полностью состоящий из произведений композитора. Концерт начинался лекцией Жана Кокто, и на нем можно было услышать и другие премьеры, помимо оркестровой версии «Сократа», например «Первый менуэт» и «Ноктюрны» в исполнении Рикардо Виньеса. Также исполнялись «Главы, которые вертят во все стороны» и четырехручная версия балета «Парад» – ее играли Сати и Жермен Тайфер. В зале присутствовал весь Париж: в том числе и княгиня де Полиньяк, выступавшая официальной покровительницей события, и другие представители высшего света. Как писал критик Пьер Леруа в Courrier musical («Музыкальный курьер»), «был большой наплыв публики», перед театром «выстроилась целая очередь роскошных автомобилей»[169].

Светская публика тепло приняла «Сократа» потому, во-первых, они смогли оценить изысканность сочинения и во-вторых, в первые десятилетия XX века в этих кругах существовал заметный интерес к классической культуре. Подстегиваемые официальной культурной пропагандой военного времени, когда Франция равнялась на классическую традицию, в отличие от «варварской» Германии, парижская элита с восторгом принимала классицизм в любых его проявлениях: от танцев в хитоне Айседоры Дункан до «греческих» платьев Поля Пуаре. Пик популярности классической культуры пришелся на 1924 год, когда Кокто представил публике свою переделку античной трагедии «Антигона», а костюмы к постановке сделала Коко Шанель. Для Сати концерт в зале Эрар служил в какой-то мере отмщением и реабилитацией за скандал с балетом «Парад», когда композитора обвинили в симпатиях к немцам. Через несколько дней после события Сати писал Этьену де Бомону: «Благодаря вам люди наконец-то увидели меня чуть более французом, чем они это себе представляли раньше. Мой “бошизм” теперь более парижский и даже уже стал легендой»[170]. «Сократ» также помог Сати стать еще более «своим» в утонченных социальных и художественных кругах, куда он уже получил допуск после написания «Спорта и развлечений» в 1914 году. Константин Бранкузи, например, был настолько впечатлен «Сократом», что сделал три скульптуры по мотивам произведения – «Платон», «Сократ» и «Чаша Сократа». Что еще более странно, произошло даже слияние личностей – Эрика Сати стали считать современным Сократом. Журналист и дипломат Поль Моран отмечал сходство Сати с Сократом: «его лицо состоит из двух полумесяцев; он почесывает бороду после каждого сказанного слова». Валентина Гросс, правда, гораздо позже, озаглавит свои воспоминания о композиторе «Сократ, которого я знала»[171]. Если ранее идеи Сати смешивать «высокое» и «низкое» обсуждались только с музыкальной точки зрения, то на этом этапе жизни и творчества композитора все его художественные практики начали восприниматься через призму его биографии, и Сати стал персонифицировать собой эстетику той музыки, которую он сочинял.

Жорж Брак. Натюрморт на партитуру Сати, или Сократ, 1921. Масло. Государственный музей современного искусства, Париж