Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом

– Я вышла из столовой и сразу направилась к себе, – говорила она сержанту О’Двайеру. Ее тон ясно давал понять, что этот вопрос, как и все остальные, которые могут за ним последовать, она рассматривает как досадную помеху. Мне показалось, что в ее голове шла какая-то напряженная мыслительная работа и что любое вмешательство в нее извне должно было представляться ей препятствием на пути к цели. – Ужинать я не стала. Кто угодно наверняка скажет вам это, так почему бы не я сама. Возможно, вам уже все рассказал мистер Кэтчпул.

Я дал понять, что ничего подобного не делал.

– Моя сноха, Дорро, позволила себе замечание, которое очень меня огорчило. Но вы не должны думать о ней плохо. Она хорошая женщина, только слишком беспокойная. В этом доме вообще нет злых или испорченных людей, сержант. Даже моя дочь Клаудия, которая нередко бывает излишне остра на язык… – Тут леди Плейфорд выпрямилась, словно готовясь к тому, что она собиралась произнести. – Так вот, Клаудия такая же убийца, как я – пират. Это абсурд.

– Значит, вы считаете, что Софи Бурлет лжет? – спросил я.

– Нет, – ответила леди Плейфорд. – Софи никого не станет обвинять без оснований, тем более в убийстве. У нее доброе сердце.

– Тогда…

– Я не знаю! Поверьте, я прекрасно понимаю суть проблемы. И продолжаю настаивать на двух вещах – во-первых, моя дочь не убийца, во-вторых, Софи Бурлет не лжет, хотя знаю, что эти факты никак не совмещаются между собой.

– Если позволите, ваша светлость… – Этими словами сержант О’Двайер предварял все свои вопросы. – Вы вернулись к себе – а потом вышли снова или оставались у себя и дальше?

– Я оставалась у себя, пока не услышала, как вдалеке кто-то кричит и как по лестнице бегут люди. До тех пор меня побеспокоил лишь мистер Кэтчпул, который постучал в мою дверь. Он хотел удостовериться, что со мною ничего не случилось.

– Это Пуаро велел мне проверить, всё ли в порядке, – сказал я. – Я выяснил, что в доме находились все, кроме Софи Бурлет и Майкла Гатеркола, а Джозеф Скотчер и Орвилл Рольф, хотя и были у себя, чувствовали себя не самым лучшим образом.

– Если позволите, ваша светлость… Скотчер умирал от брайтовой болезни почек, это верно?

– Совершенно верно.

– И еще, насчет замечания вашей невестки, которое вас расстроило. Я бы хотел услышать, в чем именно оно состояло, с вашего позволения.

– Она сказала, что я принимаю Джозефа Скотчера за моего сына Николаса, который умер в детстве. И назвала Николаса «дохлятиной». Что, в сущности, верно. Только слишком грубо. Это меня и расстроило – не сам факт упоминания о Николасе, а то, что Дорро могла сказать такую гадкую вещь.

– Она сама об этом скоро пожалела, – не сдержался я. – Когда мы пришли в гостиную, она очень расстроилась и все твердила, что не знает, как это у нее вырвалось.

– Понимаю, – произнесла леди Плейфорд задумчиво. – За словами надо следить; нельзя позволять им срываться с языка, как кому-то будет угодно. Что сказал однажды, то уже не возьмешь назад. Мне и самой не раз и не два приходилось переживать очень острые моменты, и все же я никогда не позволяла себе произносить вслух ничего такого, о чем могла пожалеть впоследствии.

– Совершенно с вами согласен, – поддакнул О’Двайер. – Если кто и наделен талантом подбирать слова, так это вы, ваша светлость.

– И все же это из-за меня умер бедный Джозеф. – В ее глазах блеснули слезы.

– Вы не должны себя винить, – вмешался я.

– Тут я держусь того же мнения, что и инспектор Кэтчпул, – сказал О’Двайер. – В кончине мистера Скотчера виноват тот, кто разбил ему голову дубинкой.

– Очень любезно с вашей стороны, джентльмены, но вы никогда не убедите меня в том, что это не на мне лежит вина за его гибель. Это я изменила свое завещание так, что оно просто не могло не спровоцировать убийцу. Это я устроила из него целый спектакль за обедом.

– И все же вы не желали, чтобы Джозефа Скотчера убили часом или двумя позже, и даже в мыслях такого не держали, – заметил я.

– Нет. Больше того, если б кто-нибудь хотя бы намекнул мне тогда на такую возможность, я бы не поверила. И знаете почему? Потому что мотивы совершить это убийство могли быть лишь у тех, кто никогда не пошел бы на такое дело! Мой сын Гарри? Немыслимо! Что до моей дочери, Клаудии… Возможно, вы не верите ей, Эдвард, – я могу называть вас Эдвардом? – но это не ее стиль. Клаудия не может быть убийцей.

– Почему вы так уверены?