Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом

– Джозеф озадачивал и интриговал меня сильнее, чем любая тайна, которую я могла выдумать сама. О да, я была ему благодарна. Знаете, во всем, что с ним связано, был привкус чего-то страшноватого и волнующего. И я с радостью окунулась в его игру! Но самое удивительное, что меня поддержала Софи! Она подыгрывала Джозефу, притворявшемуся смертельно больным человеком, потому что влюбилась в него и не хотела разоблачать его ложь. Как и я, Софи старалась его защитить. Подумайте, какой непоправимый вред нанесла бы его репутации правда, откройся она вдруг!

– Многие решили бы, что поделом ему, – сказал я. Должен признать, что в тот момент я и сам чувствовал себя одним из этих многих. – Кстати, Софи Бурлет до сих пор настаивает на том, что верила ему – то есть верит. И даже обвиняет во лжи полицейского доктора.

Леди Плейфорд ответила:

– Софи просто не хватает смелости признать себя соучастницей обмана, да еще такого серьезного. Спорю на что угодно, она раскусила своего пациента уже через неделю после того, как приехала в Лиллиоук. Но нет, она никогда не сознается. Ведь правда оскорбляет ее гордость, и поэтому она будет настаивать на лжи. Запомните, Эдвард, мало кому нравится чувствовать себя замешанным в чем-то хотя бы отдаленно предосудительном, люди вообще не любят непредсказуемости. Иными словами, почти все боятся почти всего – никогда не забывайте об этом! Лишь писатели и художники в силах справиться с пугающей двусмысленностью бытия, да еще люди с наклонностями к игре в воров и полицейских[26]. Уверена, что Эркюлю Пуаро такая игра пришлась бы по вкусу.

– А Софи Бурлет знала, что вы знаете правду о Джозефе Скотчере? – спросил я.

– Искренне надеюсь, что она причисляла меня к одураченному большинству, – ответила леди Плейфорд; уголки ее рта изогнулись было в лукавой улыбке, но тут же вновь опустились. – Иначе к чему мне было тратить деньги на постоянную сиделку для человека, который ничем не болен?

В самом деле, к чему? Я не стал задавать ей этот вопрос. Леди Плейфорд явно считала, что уже дала на него вполне исчерпывающий ответ, и я не стал ее разубеждать, хотя мне ее мотивы казались совершенно неудовлетворительными. Больше того, бредовыми.

– Но Клаудия, разумеется, угадала правду, и Рэндл тоже. Я очень опасалась, что рано или поздно кто-нибудь из них проболтается, причем так, чтобы застать Джозефа врасплох. Конечно, Клаудии доставляло большое наслаждение изводить его своими намеками, но так не могло продолжаться вечно, к тому же я видела, что ее словесные уколы раз от раза делаются все болезненнее. Страх перед правдой и толкнул меня на то, чтобы изобрести мой гениальный план.

Лицо леди Плейфорд исказилось от горя.

– Только он оказался вовсе не гениальным. Тщеславная старая дура, я вообразила, что могу контролировать всех и вся. Сидела бы лучше и помалкивала – может, тогда Джозеф был бы сейчас жив.

– Что это был за план? – спросил я. – Или он заключался только в том, что вы хотели показать Джозефа своему врачу?

– О нет, не только. Далеко не только.

Мне так не терпелось услышать продолжение, что я попросил ее рассказать и остальное.

Глава 31 План леди Плейфорд

– Кэтчпул, это я, Эркюль Пуаро.

– Ни за что не догадался бы, старина. Особенно учитывая, что вчера вы звонили почти в это же время… Дайте-ка я угадаю – у вас под рукой опять стаканчик sirop?

– Ах, если бы… Нет, mon ami. Я нахожусь в больнице.

Я тут же сел прямо.

– Господи, как это случилось? С вами всё в порядке? В какой больнице, где? В Оксфорде?

– Oui. Я ожидаю встречи с одним известным врачом. Но не беспокойтесь, друг мой. Я здесь не потому, что со мною что-то случилось. Я здесь, чтобы задавать вопросы.

– Понятно. – Я даже хохотнул, так мне полегчало. – И эта знаменитость наверняка почечный специалист.

– Почки его интересуют не больше, чем любая другая часть человеческой анатомии.

– О! Так это не врач Скотчера… Если он вообще у него был, – поспешно добавил я. Сознание нередко забывает последние, самые свежие факты и по привычке тянется к старым, тем, которые не прошли проверку действительностью.

– Я здесь не затем, чтобы беседовать о Джозефе Скотчере, меня интересует совсем другая тема, – сказал Пуаро. – О, здравствуйте, доктор!

– Что, он уже прибыл?

– Нет, это другой врач, он только что вошел… пожалуйста, не вешайте трубку, Кэтчпул.

Вот так; наш разговор всего минут пять как начался, а я уже запутался в докторах. Всего их, если я прав, трое: тот, который лечил Скотчера (при условии, что он вообще существовал), тот, которого в данную минуту дожидался Пуаро, и тот, который только что вошел в комнату, где сейчас находился маленький бельгиец.

Я слушал и ждал.

– Вот как… благодарю вас, доктор, – говорил на том конце Пуаро. – Я просил сестру сообщить вам, что мне предстоит длительная беседа с моим другом Эдвардом Кэтчпулом, инспектором Скотленд-Ярда. Да, вы правы, это совершенно приватный разговор. Нет ли здесь другого кабинета, которым вы могли бы воспользоваться, пока… есть? Очень хорошо! Merci mille fois[27].