Эркюль пуаро (сборник) (СИ)

– Ах, так оно и было, мосье. Не то чтобы в тот момент я придал всему особое значение. Просто подумал, что что-то уронено и мне бы следовало подняться взглянуть. Я встал, чтобы зажечь свет, и налетел в темноте на стул. Наконец отворил дверь и пошел отмыкать другую, которая выходит на площадку. Оттуда начинается лестница. Я стоял под лестницей и еще раздумывал, когда вновь услыхал голос мистера Леверсона. Он был наверху и говорил очень естественно и весело. «Ничего плохого, к счастью, – сказал он – Спокойной ночи!» Затем я услышал, как он прошел в свою комнату, насвистывая. Я отправился спать, говоря себе, что это всего лишь упал какой-то предмет, не больше. И я вас спрашиваю, мосье, мог ли я заподозрить, что сэра Рубена убили, если мистер Леверсон сказал «спокойной ночи» и все такое?

– А вы уверены, что слышали голос именно мистера Леверсона?

Парсонс взглянул на маленького бельгийца почти с жалостью. Тот понял, что, независимо от того, прав он или ошибается, сам Парсонс не имеет никаких сомнений.

– Желаете ли вы, мосье, задать мне другие вопросы?

– Мне хотелось узнать вот что: вы любите мистера Леверсона?

– Я... простите, что вы сказали, мосье?

– Это очень простой вопрос: вы любите мистера Леверсона?

– Общее мнение прислуги, мосье... – Дворецкий остановился.

– Ну, что ж. Отвечайте мне таким образом, если вам это больше нравится.

– Все находят, мосье, что мистер Леверсон благородный молодой человек, но недалек.

– Знаете, Парсонс, хотя я его никогда не видел, у меня самого сложилось похожее мнение.

– Правда, мосье?

– А каково ваше мнение... простите, мнение прислуги о секретаре?

– Очень спокойный господин, воспитанный, терпеливый и сделает все, лишь бы никого не обеспокоить.

– Vraiment?[153]

Дворецкий кашлянул.

– Леди Аствелл, мосье, склонна судить несколько поспешно.

– Следовательно, в глазах прислуги преступник мистер Леверсон?

– Никто из нас не хотел бы верить, что это он... мы... короче, мы не считаем его способным на это, мосье.

– Мне кажется, однако, что характер у него неуравновешенный, – сказал Пуаро.

Парсонс доверительно приблизился к нему.

– Если вы меня спросите, у кого в доме самый вспыльчивый характер...

Пуаро поднял руку:

– Я бы задал не этот вопрос. Напротив, я бы спросил, у кого в доме самый лучший характер?

Парсонс смотрел на него, раскрыв рот.

III

Но Пуаро решил, что уже достаточно потерял времени с Парсонсом. Дружески кивнув, он оставил его. Детектив вновь поднялся в большой холл, на минутку остановившись, чтоб поразмыслить. Легкий шум заставил его очнуться. Склонив голову, как воробей, он на цыпочках приблизился к неприкрытой двери с другой стороны холла. Остановился по пороге и заглянул.

Это оказалась маленькая библиотека. В наиболее удаленной от двери части ее молодой человек, худой и бледный, сидя за обширным письменным столом, что-то писал. У него был убегающий назад подбородок и пенсне.

Пуаро наблюдал с минуту, потом обнаружил свое присутствие деликатным кашлем. Молодой человек оторвался от работы и поднял голову. Появление Пуаро не столько испугало его, сколько озадачило. Детектив сделал несколько шагов вперед и проговорил со своим обычным утрированным поклоном:

– Вы мосье Трефузис, не так ли? Меня зовут Пуаро, Эркюль Пуаро. Вы, наверно, слышали обо мне?

– О! Ну, конечно, – промямлил молодой человек.

Пуаро внимательно рассматривал его. Оуэну Трефузису было около тридцати трех лет, и сразу стало понятно, почему никто не принимал всерьез обвинения леди Аствелл. Мистер Трефузис относился к категории приличных молодых людей, исполнительных, скромных и обезаруживающе безобидных. Тип человека, с которым обращаются плохо, потому что он ни на кого не смеет обидеться. В этом уверены заранее.

– Вас прислала леди Аствелл? Она сообщила, что собирается сделать это. Могу я вам быть чем-нибудь полезен?

– Гм... А говорила ли леди Аствелл вам о своих подозрениях?

– Что касается этого, – со слабой улыбкой отозвался Трефузис, – то я знаю, она подозревает меня. Абсурд, но это так. После смерти сэра Рубена она почти со мною не разговаривает, а когда мы сталкиваемся в доме, даже прижимается к стене.

Он держался совершенно естественно, скорее, забавляясь ситуацией, чем огорчаясь. Казалось, искренность Пуаро располагала и его к ответной сердечности.

– Представьте, мне она заявила то же самое! Я с ней не спорил. Взял за право никогда не пререкаться с такими безапелляционными особами. Пустая трата времени.

– Вы правы.

– Поэтому я лишь повторял: да, мадам; совершенно верно, мадам; precisement[154], мадам. Эти слова ничего не выражают и в то же время успокаивают. У меня собственные изыскания. Между нами говоря, мне кажется почти невероятным, чтобы кто-то, кроме Леверсона, мог совершить это преступление. Однако... в общем, в нашей практике случалось и так, что невозможное все-таки происходило.

– Очень хорошо понимаю ваши сомнения, – корректно произнес секретарь. – Прошу считать, что я целиком в вашем распоряжении.