Ермак

Атаманы невольно засмеялись. Бурляй был молод, неопытен. И за столом атаманским сидел только потому, что был старого и самого славного на Дону рода Бурчевичей. От рода этого почти никого не осталось; почитай, всех увели с колодкой на шее в Азов, а в прежние времена, сказители поют, держал род Бурчевичей в страхе всю Киевскую Русь!

Засмеялись атаманы, потому что никто в пытку не верил. Многие ведь из них и биты и пытаемы были, и знали — крепкий человек и под пыткой не сломается, а говорить станет, что ему надобно, а слабый такого наврет, что потом знать не будешь, как и расположить все его сплетки.

— А тиун-то не брешет, — вступил не в очередь Ермак. — Простите, что не по ряду говорю. Но чтоб времени не терять и пустое не гутарить. Я этого тиуна в Москве встречал, когда он по приказам болтался — воев выспрашивал. Как раз ему царева грамота вышла. Черкас подтвердит.

— Истинно! — сказал немногословный Черкас. — Рождественским постом встречали его на Москве, как раз перед тем, как во Псков скакать за убитым Черкашениным!

— Коли так, — подытожил старый ясс Кочур, — все, что он говорит, — правда. Он и путается, как правду говорящий. У брехуна все складно бывает.

— Я москалям не верю, — сказал, все еще петушась, Бурляй.

— Твое дело, — одернул его Мещеряк. И Бурляй прикусил язык, понимая, что наговорил лишку.

— Надоть на Круге в Черкасске все это и обсказать, можно и ярыжку этого туда представить, — предложил простодушный Яков Михайлов.

— На Круг-то на Круг, — раздумчиво произнес хитрый Алей Казарин, — да только не в Черкасске...

— Верно, — сказал старый Кочур. — Наворотил ты, Ермак, с Буканом делов... Вас тамо многие с шаблюками дожидаются! Ты что думаешь, за Шадру мстителей нет?

— Дураков много! — вспыхнул Букан.

— Дураков не дураков, — спокойно остановил его Алей, — а пря пойдет такая, что могут и в ножи взять! Ты явился — бах, бах... из рушниц. А на отеческой земле братскую кровь лить нельзя!

— А отары да табуны у своих угонять можно? — закричал Букан. — Жаль, Кумылга помер, он бы вам сказал.

— Кумылга нас предупреждал! — сказал Ермак. — И крови Шадры лить не велел! Так что, братец ты мой Букан, кайся — грешны!

— Нет моего греха! — вспылил Букан. — Я что, отчину защитить не могу? Да я единокровного брата порешу, ежели он в мой дом татем придет!

— Твой юрт где? — спокойно спросил Алей. — А где ты пальбу учинил? Не слышу?

— Да ладно, чего там! — сказал Ермак. — Вино-паты! На мне кровь Андреевых казаков. На мне!

— Ты что! — закричал Черкас. — Да мы ни одного казака пальцем не тронули! Ты, батька, Шадру маленько петлюгом поучил, и все! Не мы кровь пролили!

Атаманы заговорили разом, заволновались...

Ермак встал, подошел к аналою, положил руку на Евангелие:

— Перед Богом говорю...

Разом все смолкло.

— Я виноват! Кровь казаков гребенских на мне, и боле ни на ком!

Молча приняли клятву атаманы. Строгие слова были сказаны, и теперь ежели кто, по законам крови, станет искать виновного, ответчиком будет только Ермак.

— Ты сказал! — подытожил старый Кочур и перекрестился.

— Аминь... — прошелестело за столом.

— А как я свой грех понимаю, — сказал Ермак, — то и на Круг в Черкасск мне идти незачем. Там только распря усилится.

— Коли не идешь и Шадры — нет, — сказал молчавший дотоле Басарга, — распри не будет.

— Братья атаманы! — сказал Ермак. — Не вините меня за Шадру, здесь он сатанинское смущение наводил! Нельзя нам без Руси!..

— Ты не учи! — хлопнул ладонью по столу старый Ясс Кочур. Здесь не робята сидят! У каждого своя голова на плечах... Окацапился, у бояр учить навострился на Москве! На Дону Круг царствует! Как Круг решит — так и будет. И ты нас не учи!

— Простите, Христа ради! — ответил Ермак.

— Бог простит! — усадил его строго, как мальчишку, старый Кочур. — Сядь и молчи! Ты свое сказал.

— Как это на Круг не пойдешь? — подскочил Шабан. — Да чуть не весь Дон тебя атаманом кричать хочет, а ты не пойдешь!

— Ты, глухарь, говори, да откусывай! — закричал атаман Шебалко. — Кто это его кричать в атаманы собрался? Он откуда-то на Дон явился, собственные юрты не бережет, гдей-то Царю московскому услужаить, а мы, то есть коренное казачество, его слушаться должны... — Он сбился на кыпчакский язык и завопил уже вовсе несообразное, позабыв, что атаманы язык этот понимают не все.

— Видали? — загрохотал Ермак, разом перекрывая своим басом все голоса. — Это здеся, на атаманском совете, а что на Кругу будет?

— А на Кругах всегда так-то! — спокойно ответил Яков Михайлов. — На то он и Круг — кто кого переорет.

— Что вы как дети малые! — остановил крик старый Кочур. — Я только напомню тебе, Ермак, что кто на Круг не пришел — тот из Донского Войска уходит. Донское Войско за него стоять не обязано.

— Ну что ж, — сказал Ермак. — Видать, судьба моя такова... Пойду со своим юртом к Волге. Мы и так, почитай, на Волге кочуем.

— Да ты че, батька! — закричал Черкас. — На Волге одна голутва! Там коренных казаков нет!

— Кисмет, — сказал Ермак. — Видать, принимать мне строгановскую службу. Кисмет, — повторил он. — Вот оно и возвернулось, Пермское воеводство.