Ермак

Знатные татары поделили воинские доспехи и одежду Ермака. Цветной кафтан достался Сейдяку, а сабля с поясом — Караче. Панцирь еще загодя увез мурза Кайдаул, верхнюю же кольчугу шаманы из Белогорья отвезли вырубленному из толстой лиственницы идолу. Суеверные и мнительные, они свято оберегали последнее Ермаково добро, веря в его волшебную силу.

Шейхи, муллы и праведные блюстители ислама испугались такого преклонения перед памятью Ермака простых людей, которые, якобы, даже видели свет над его могилой.

— Аллах не хочет этого! Это против корана! — кричали муллы и запретили поминать имя русского богатыря. Тем, кто укажет его могилу, они пригрозили смертью. Но людская молва не прекращалась. Тогда муллы выкопали прах атамана и зарыли его в тайном месте. Не знали они, что и это не отнимет у народа нетленную память о Ермаке. Столетия спустя простые русские люди, как самое дорогое и самое любимое, воспевали его имя в песнях.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Только один казак случайно избежал смерти на Иртыше в страшную ночь — Ильин. Он шел по следу Ермака, отбиваясь от разъяренных врагов.

Вслед за ним он бросился в Иртыш в колонтаре из железных блях, держа в руке схваченный впопыхах большой топор. Тут бы ему и могила! Но счастье спасло казака от гибели:. ныряя в кипящие иртышские воды, он ногами нащупал брод и в суматохе невредимо добрался до берега. Всю ночь он бежал по степи с гулко колотящимся сердцем. Не раз падал на землю, в грязь, и слушал — нет ли погони? Утром он забрел в густой тальник и отсиделся в нем. Ильин прибежал в Искер-Сибирь оборванный, отощавший, и дозорный, впуская его, тревожно спросил:

— А батька где?

Ильин ничего не ответил, тяжелыми шагами прошел к войсковой избе и предстал перед атаманом Матвеем Мещеряком. Сразу посеревший, срывающимся голосом тот выкрикнул:

— Беда? Сказывай!

Казак, сбиваясь, торопливо все поведал, по лицу его катились слезы.

Мещеряк схватил его за плечи и до боли стиснул:

— Как же ты-то смел в живых остаться, когда батька сгиб там? — И не выдержал: заплакал безмолвными суровыми слезами.

Подле избы уже собралось казацкое войско. Сердцем почуяли повольники гибель своего атамана. Все угрюмо молчали, разом почувствовали себя сирыми, — не стало сильной руки, крепкой Ермаковой воли. Сняли одним махом шапки, и не одна слеза выкатилась из все видевших суровых глаз. Каждый думал: «Как же дальше быть?».

Тут на высокое крыльцо вышел Матвей Мещеряк. Ухватившись медвежьей лапой за балясину, он подался вперед:

— Не стало Ермака! Сгиб он, брат наш и вождь наш! Но кто сказал — рассыпалось наше дело? Нет, не рассыпалось оно! Русь крепка она доброй поковки! Соленым потом, трудами неустанными и кровью творили мы здесь великое дело, и не умрет оно! Учил батька нас отваге и терпению. Кто забудет эту заповедь, тому конец! По-размыслите-ка, браты, как быть?

— Верно. Любо! — откликнулось сразу несколько хотя и угрюмых, но твердых голосов. — Не выходит казаку отдаться врагу без драки. Негоже так!

На ступеньку крыльца поднялся казак Ильин. Большеротый Сенька Драный злобно закричал ему:

— Куда лезешь! Батьку пошто выдал?

Ильин поднял на боевых товарищей страдальческие глаза; прочитали все в них невыносимую муку, страшную боль. Проговорил он надрывно:

— Браты, лучше бы мне умереть под клычем татарина, чем стоять перед вами и гореть в муке. Невиновен я… Браты… — речь его оборвалась, губы сильно задрожали.

Поняли казаки и стрельцы, что много пережил казак за короткое время, что честный он, боевой товарищ. Кто не видел, как отважно он дрался в походах, всегда держал слово и первым бросался, не щадя своей головы, на выручку товарища. Так неужто пожалел бы он жизни за батьку, за Ермака? Поняли многие и зашумели возмущенно:

— Помолчи, Драный! Верим тебе, Ильин, сказывай, как все было!

Не скрываясь, рассказал казак про все, что случилось. Не сила и храбрость врага сломили Ермака и его дружину. Побили своя оплошка и коварство Кучума. Не выставили дозоров — притомились, поверили гонцу о караванах бухарских. Ильин опустил голову и с тоскою сознался:

— И все ж, повинен я и мои други в смерти батьки: голова его ясная была охвачена большими думками о судьбе нашего дела, а малые думки — о бережности — мы не взяли на себя, упустили и дорогой кровью за то поплатились…

Позади Мещеряка скрипнула дверь войсковой избы, и за спиной атамана показалось лицо Ивана Глухова, ставшего после Волховского воеводой. Глухов тронул за локоть Мещеряка и сказал ему:

— Поведай всем о враге. Силен он?

Атаман заговорил:

— Не числом взял Кучум, а вероломством. Силен враг, когда мы малодушны. Крепки духом — и враг тогда слаб! А скрывать нечего, — ликуют сейчас мурзаки и князьцы: нет Ермака, нет нашего батьки, и оттого они стали смелы и способны на дерзость. Воспрянул сейчас хан и станет поднимать улусы, может, и в Искер пойдет…