Ермак

Ветер срывал с деревьев желтый лист, кружил его и уносил в темные воды Оби. Тихо поскрипывали уключины, по течению струги шли ходко. Наконец, русская дружина достигла пауля Южный Березов. По унылому берегу раскиданы малые, низкие избушки — нор-коль. Крыши плоские, в оконцах натянуты пузыри, внутри — чувал, а в нем раскаленные угли. Подле избушек высятся чемьи — амбарушки на высоких столбах, чтоб ни зверь, ни мышь не прогрызли и не растащили сушеной рыбы и шкур. Глядя на низкие тучи, рыбак оповестил казаков:

— Скоро придет мороз, станут реки…

Приходилось торопиться. Струги свернули в Сосьву-реку. Воды были глубоки, быстры, плыть стало труднее. Плывя по Сосьве, вышли в реку Манно и добрались до Лапин-городка. Вдали, на закате, встали темные горы — Урал-батюшка! За ними Русь — родная земелька! И так сердце затосковало по русскому говору, по русской песне, что забылось все тяжелое.

Вот и горы! Тяжел подъем на кручу. Казаки и стрельцы тащили за собой нарты. Собаки не могли взять подъема, путали постромки, озлобленно дрались.

В скалах сильнее стала стужа, мороз сковал озера. Только горные ручьи — и откуда только они берутся! — все еще гомонили и спешили в ущелье. Вода текла в черном лотке и казалась мрачной, но на сердце у казаков зажглась радость: струя убегала на запад, — значит, скоро встретят другие реки. В полдень распахнулись просторы. На западе расстилалась широкая волнистая равнина, блестели озера, и острой щетиной вдаль уходили низкие леса.

В синей дымке проступала извилистая серебристая лента реки.

Шугор! Тут и Пермская землица! Русь!

3

Дознались мурзаки, что Искер оставлен казаками, и послали гонца к Кучуму. Возликовал хан. Воздев руки кверху и закатив гнойные глаза, он воскликнул:

— Велик аллах! Могуча кость Тайбуги, — она вынесла все и разогнала русских! Алей, сын мой, ты здесь?

Сын покорно подошел к отцу. Хан, чувствуя его присутствие, продолжал торжественным голосом:

— Алей, садись на коня и скачи по всем нашим волостям, по Иртышу и Барабинской степи, и оповести всех, что Искер — наш. Да воссияет над ним слава нашей непобедимости!

Алей не медлил и тотчас вынесся с сотнями всадников в степь, охваченную зноем. Он промчал по аилам, раскинутым по Иртышу, и поднял мурзаков в Барабинской степи. Тысячи копыт застучали по сухой земле — татары спешили к Искеру.

Тайджи Алей с пышностью въехал в Искер. Пуст и безмолвен был Кашлак. Вместо белого войлочного шатра, где всегда восседал его отец-хан, смолистым тесом поблескивала большая изба с крыльцом, украшенным балясинами. Мазанки развалились. Когда-то здесь все шумело, как большое озеро в прибой, а сейчас все молчало, будто ушла вода и все живое умерло кругом. Сын Кучума устроился в воеводской избе.

Он послал вестников к остякам и манси, чтобы они ехали в Искер и везли ясак и за прошлое, и за эти дни, и за будущее. Очень был пуст ханский курень, и нужно его быстрее заполнить богатствами, чтобы вернулась радостная жизнь. Но остяцкие князьки и старейшины манси отказались ехать на поклон в Искер и везти ясак.

Один за другим возвращались посланцы с недобрыми вестями в Искер. Тайджи Алей гнал их прочь. Печальный, он выходил на тын. Внизу по-осеннему шумел Иртыш, в небе кричали перелетные птицы, леса и рощи вокруг Искера роняли последний лист, и ветер приносил запах тлена. И понял Алей, что не воскресить, не оживить больше Искер. Не потечет вспять могучий Иртыш, — не вернется сюда больше былая жизнь.

Когда он однажды вернулся в избу, его поразила растерянность, которую он прочитал в лицах встречных…

Свита молча расступилась перед Алеем, и он прошел к любимой жене своей Жамиль. Она грустно улыбнулась ему, на густых ресницах ее повисли слезы. Алей обнял ее и спросил:

— Почему ты грустишь?

Пряча голову на его груди, Жамиль прошептала:

— Сюда спешит с конниками Сейдяк…

Тайджи побледнел, но быстро овладел собой. Так вот почему растерялись его ближние! Опять кость Эдигера поднялась против него! «Сейдяк, Сейдяк!» — с ненавистью подумал он о своем кровнике.

Хан Кучум через степи пришел в Искер, разорил город и убил сибирских князей — братьев Булата и Эдигера. Он был жесток и бросил их тела на съедение псам. Охваченный мстительностью и жесточью, он, однако, упустил семя врага. Беременная жена Эдигера скрылась в степи, и верные татары доставили ее в Большую Бухару. Там она нашла приют у знатного сеида и родила сына Сейдяка.

Сейдяк ждал, терпеливо ждал своего часа. И дождался, пришел в ишимские степи. Сын Эдигера вместе с мурзаками праздновал тризну по Ермаку. Он был тих и скромен… Прошло немного дней, и вот он уже спешит выполнить освященный обычаем закон древних — кровь за кровь!