Ермак, или Покорение Сибири

Самусь, который участвовал по влиянию Мещеряка в сем последнем походе, спешил поведать своему патрону подробности оного. Они долго разговаривали шепотом между собою, но когда несколько ковшиков сиримбалу прибавило им смелости, то слова их сделались слышнее.

– Полно, не рехнулся ли с ума наш дядя,  – продолжал, улыбаясь, Самусь,  – или не вздумал ли из казаков наделать схимников? Пусть себе бы он ханжил… Кабы ты, Матвей Федорыч, увидал княжну, что привозил к нему тебенский князь, у тебя бы разгорелись губки…

– Что ты говоришь? – спросил с любопытством Мещеряк.

– А то, что такой красавицы слыхом не слыхано, видом не видано. Глазки, словно сквозные щелки, носик, как пуговка, утонул в подушечках, в красненьких щечках, а разрумянена не хуже твоего месяца…

– Ай да балясник, а все не сказал, что вы сделали с прекрасной княжной?

– Вестимо что: чернец наш расцеловал батьку, на дочку и не смотрел и отпустил домой. Да и нам под петлею заказал глазком взглянуть, не только…

– Уж я бы не послушался…

– Посмотрел бы, право,  – сказал Самусь, улыбаясь,  – на удальство твое…

– Мне пришло в мысль,  – прервал его Мещеряк,  – коли Бог потерпит грехи мои, то, пожалуй, я женюсь на твоей красавице.

– Чур меня взять в дружки…

– Шутки в сторону,  – отвечал атаман Матвей,  – а я бы на месте Ермака не упустил сего случая породниться с сибиряками…

– Авось и увидим твои хитрости и правду.

– Правда начнется тем, что Самусь будет первым атаманом и другом воеводы сибирского.

– Спасибо, а воля твоя, Матвей Федорыч. Мне вера неймется, чтобы Кучум сдержал слово… Выдумка твоя куда как хитра…

– Смотри не забудь только взлезть на дерево и прибежать сюда поскорее.

Назавтра прискакал киргизец от бухарского каравана с известием, что Кучум грозится разбить его, если дерзнет он следовать в Искер. Ермак Тимофеевич приказал тотчас Мещеряку, выбрав пятьдесят молодцов, идти с вожаком на встречу дорогих гостей. Коварный Мещеряк показал особенную готовность и усердие в исполнении повеления вождя, несмотря, что оно, по-видимому, разрушало все его замыслы. Через час он готов был уже отправиться в поход, как прискакал другой гонец от каравана с уведомлением, что Кучум собрал большие силы в степи вагайской. Судьбе угодно было, казалось, отнять на сию минуту и малейшую прозорливость у мудрого и осторожного вождя завоевателей Сибири и вдохнуть в него неприличную пылкость юноши. Ермак Тимофеевич переменяет свое распоряжение и решается сам идти для отыскания дерзкого изгнанника и нанесения ему последнего удара. Он берет триста казаков, а охранение столицы по-прежнему вверяет Мещеряку.

Три дня блуждали казаки без остановки и отдыха по степям и горам, отыскивая караван и Кучума; но ни того ни другого не нашли ни малейших следов. Проводники утверждали, что, без сомнения, купцы удалились далее в степь. Ермак колебался, идти ли ему за ними, как нечаянный случай открыл истину. Когда расположились казаки на ночлег, вождь их, по обыкновению, удалился искать уединения. Подходя к глубокому оврагу, слышит он звуки оружия и крики отчаяния. Ермак ускоряет шаги свои, и если б замешкался минутою, то было бы уже поздно для спасения храброго есаула Брязги, который отбивался от двух татар, нападавших на него с большим ожесточением. Бедный казак исходил кровью и, едва выговорив: «Ермак Тимофеевич, ты обманут, берегись Me…» – упал без чувств. Вождь, перевязывая наскоро самые опасные раны, поспешил в лагерь, чтобы прислать ему нужную помощь. Но, к несчастью, она была уже не действительна: Брязга скоро испустил последний дух, и из отрывистых слов его едва могли понять, что он, подозревая изменников, стал их преследовать, дабы открыть предательство. К несчастью, злодеи усмотрели его убежище и кинулись все трое убить его…

При всем старании Ермак Тимофеевич никак не мог узнать, кто был третьим товарищем киргизских вожаков, скрывшихся с тех самых пор и обнаруживших тем ясно свою измену. Сметливый Самусь, нанесший первые смертные удары Брязге, поспешил вернуться в лагерь, дабы не подать на себя подозрения в случае, если откроется убийство. Ермак вспомнил последнее слово, замершее в устах храброго казака, и невольный трепет пробежал по всем его жилам. Он не страшился смерти, идя всегда в боях первый ей навстречу, но умереть изменою, погибнуть смертью бесславной приводило его в ужас, и он положил по возвращении в Искер быть поосторожнее с Мещеряком, наблюдать за всеми его поступками. «Если б он искал моей смерти,  – рассуждал герой сибирский,  – то он имел столько случаев погубить меня. Нет! В злобе Мещеряка кроются другие виды, другие побуждения: он хочет со мною вместе уничтожить все труды наши, разрушить плоды побед наших и истребить даже память об Ермаке. Увидим, успеет ли? Господь, ниспославший свои знамения для остережения меня, умудрит слабый ум мой избегнуть и сетей коварства и злобы».