Эрос, сознание и Кундалини

Пары, практикующие сублимацию, сталкиваются в своих несексуальных любовных ласках с образами зачатия и семьи, и обнаруживают, что их волнующе привлекает другой порядок эротических тайн (чем тайны сексуального желания). Превращения оджаса теперь гораздо менее важны, чем возможная встреча сперматозоида с яйцеклеткой, благодаря порождающему сексу.

Аналогичным образом, довольно часто встречающаяся эрекция у новорожденных мальчиков представляет собой феномен порождающей невинности детства, и не имеет ничего значимо общего с взрослыми возбуждениями, вызываемыми желанием или даже сублимацией; точно так же, не следует считать «предсексуальными» увлажнение влагалища или набухание клитора у новорожденной девочки. Генитальные возбуждения грудного ребенка тоже связаны со способностью к воспроизводству, а не с желанием.

Противозачаточные средства и узаконенный аборт, которые могли быть необходимыми и даже требуемыми для поддержки сексуальной активности в сфере желания, больше не актуальны. Поскольку те же люди, которые занимались почти идентичной сексуальной активностью, теперь стремятся к зачатию и рождению живого ребенка, эти «ценные методы поддержки» оказываются ненужными, и могут казаться, по крайней мере, чем-то неприятным. Сияющая молодая мать и испытывающий головокружение молодой отец представляют свечение и послесвечение «оргазма» этой сферы: рождения. Само родительство представляет собой пожизненный процесс «психо-воспроизводительного», а не «психосексуального» развития.

Детская игра и взрослая игра

Эрос детства трудно восстанавливать, поскольку моралисты и сексологи приучили нас видеть в детской эротике миниатюрную версию взрослого сексуального желания. Но это продиктованное благими намерениями заблуждение, которое порождено стараниями сексологии оправдывать и «освобождать» взрослое сексуальное желание, пытаясь находить его «естественного предшественника» в детстве. Со стороны моралистов, мы имеем в равной степени назойливые интерпретации опасностей мастурбации и возможной «развращенности» «невинного» ребенка. Исследования детства, проводимые представителями обоих этих подходов, а также их руководства для родителей по вопросам сексуального воспитания, оказываются сексо-политическими проекциями их идеологий.

Однако, в действительности, эрос детства очень просто восстанавливать -- настолько просто, что мы, взрослые, порой его не замечаем. Вспомните себя в четырехлетнем возрасте. Ощутите завлекательность тайны. Разве это не забавно? Жутко? Вы не хотите просто сидеть на месте, не так ли? Вы хотите играть, играть с чем угодно - бечевкой, своим телом - дразнить, подшучивать. Когда вы были младше, ваша игра была еще более бесцельной и бесконечно развлекающей; вы могли радостно стягивать и натягивать свои трусы, или стучать по животу. Заигрывание? Едва ли. Поскольку вы плохо владели языком, трудно сказать, что собой представляла ваша игра. Поэтому волнения и занятия раннего детства кажутся своего рода изначальным простодушием, как когда Джемс Джойс называл «Богом» звуки играющих на улице детей.

Пятилетний ребенок буквально «играет с собой», а не занимается «незрелой мастурбацией». Как бы это ни было похоже на мастурбацию, оно заслуживает другого названия. Весело распевая «Пи-пи, трах, трах», ребенок наслаждается игривым поддразниванием, лишенным семантического значения и не имеющим отношения к желанию. Маленькие девочки и мальчики могут быть игриво жеманными, дразнящими, и милыми, но не обольстительными, ибо последнее, согласно словарю Уэбстера, по определению, ставит своей целью сексуальное сношение.

Здесь игра в прятки, разделение застенчивости с ребенком, как первое знакомство со скрытым, начинает отважный путь близости - путь, продолжающийся в фундаментально неизменном виде в течение всей остальной жизни. Вопреки утверждениям психоаналитиков, эта игра - не обучение ребенка тому, как отказываться от немедленного инстинктивного удовлетворения ради «индивидуализации». Не существует никакого устойчивого «процесса индивидуализации»; вся суть эротического «развития» состоит в постоянно совершенствуемой способности к разделению и установлению взаимосвязи. Волны застенчивости или смущения страстно освящают каждое нерешительное увеличение осознания бытия в мире с другими замечательной невинностью. Такие застенчивые возбуждения чаруют и питают всех, и приносят то, чего надеется достичь индивидуализация.

Игра - это дело колебаний, способных понемногу увеличиваться от гармоничных до вздорных. И затем, внезапно пересекается едва различимая граница, и игра оказывается вовсе не игривой. Таким образом, детская игра тоже может становиться проказливой, бунтарской, вводящей в заблуждение, сопернической, и даже жестокой. Ранимый и оптимистичный ребенок (и так называемый «внутренний ребенок» взрослого человека), тоже может, странно естественным образом, быть и этими более темными вещами.