Эротическая Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим

(Да, тут дверь открылась и произошло то, что давно должно было произойти. Ты начала стучаться в роман, ангел мой, ты решила пролезть в него любыми путями и даже Зюзевякина подговорила помочь тебе. Хочу, сказала ты ему, хочу, милейший мой Фил Леонидович, попасть в вечность такой же молодой и красивой, как и сейчас, ты ведь понимаешь меня, ты же всегда понимал женщин, а, Зюзевякин? Зюэевякин потел и кряхтел, Зюзевякин краснел и ежился, но он понимал тебя. Что же, продолжала ты, поможешь мне в этом, а, Ф. З.? Конечно, помогу, отвечал обалдевший от такого напора миллионер, но ведь он, Джон Иванович Каблуков, далеко не прост, прелестница. Не дай бог, если учует наш друг какой–то подвох, тогда все, не видать тебе романа, как своих ушей. Ха–ха, засмеялась ты, это у меня он сможет заметить подвох, это меня–то он будет способен вывести на чистую воду? И ты потянулась своим гибким, холеным телом, большие полные груди, не защищенные лифчиком, аппетитно оттопырили черную мужскую рубашку, Зюзевякин плотоядно засопел, прочь, ударила ты его по руке, знаешь же, что не для тебя, миллионер мой ненаглядный, знаю, знаю, ответил грустно Зюзевякин, знаю, что не для меня, знаю, что раз вбила ты себе что–то в голову, так должна этого добиться во что бы то ни стало, прелестница! Прелестница еще раз потянулась своим холеным, гибким телом, прелестница натянула тертые голубые джинсы, прелестница расчесала пикантную черную челочку и быстренько намазала свои чарующе–тягучие глаза. Да, ты рвешься, ты стучишься, ты просишься в роман, бедный Зюзевякин, давно уже плененный тобой, не может противиться этому. Я помогу, сказал он, я, конечно, помогу тебе, дорогая, но будет сложно, безумно сложно. Оставь это мне, промурлыкала ты, хотя никогда не относилась к породе кошань. Так ты придешь? — спросил тебя милейший Зюзевякин. Конечно, ответила ты, как только рог протрубит дважды. Но, естественно, ты опоздала и пришла на добрый час позже.). — Вот, Каблуков, — сказал с непонятной гордостью Зюзевякин, — давно уже хотел вас познакомить, да никак пока не удавалось! — И он встал из кресла и пошел навстречу вновь прибывшей гостье.

Каблуков же встать не смог. Он продолжал оставаться на своем месте, вдавленный в спинку кресла то ли добрей порцией старого ямайского рома крепостью под шестьдесят градусов, то ли внезапно нахлынувшими угрызениями совести, то ли чем еще, трудно сейчас сказать о том, что же удержало меня на месте в тот миг, когда Виктория Николаевна Анциферова (должно же, наконец, прозвучать полное фио столь долгожданной гостьи) вошла в большую каминную залу городской резиденции простого российского миллионера Фила Зюзевякина. Я бьл убит, я был сражен наповал, все те десятки женщин, что каких–то несколько минут назад вновь овладели моей памятью, вдруг рассыпались на мельчайшие кусочки, закружились и исчезли, как исчезают колкие грани в сломанном стеклышке калейдоскопа.

— Познакомься, Джон Иванович, — сказал Зюзевякин, — это наша Виктория. Виктория Николаевна. Анциферова ее фамилия.

— Каблуков, — беспомощно пролепетал я из кресла, — Каблуков Джон Иванович.

— Боже, — сказала красавица, — да вы здесь все обдолбанные какие–то, рому, что ли, пережрали?

Была она в черной рубахе, по–мужски завязанной на животе, и голубых тертых джинсах. Коротко стриженные черные волосы, но длинная, почти до бровей челка. Маленькие нос правильной формы, большой, с чуть припухшими губами рот. Глаза же чарующе–тягучие, как было сказано выше, чарующе–тягучие глаза интенсивно–карего цвета. Каблуков убит. Каблуков раздавлен. Каблуков влюблен с первого взгляда, подите прочь, Лизаветы и Аглаи, Иветты, Натальи, Тамары, Юлии, Земфиры и весь прочий набор прелестниц, включая венгерку Жужу и испанку Эсмеральду с ее ручным оленем. Подите прочь, какое дело до вас одинокому магу и мистику, прожившему на бедной земле вот уже целых тридцать пять лет! Каблуков смотрит на Викторию, Каблуков чувствует, как нечто всемогущее властно притягивает его к этой женщине, Каблукову становится страшно, я хочу бежать, я хочу оставить своего друга и его роскошные апартаменты, но силы покинули меня, ни шагу не сделать мне без разрешения невысокой статной женщины с большой грудью, свободно и вольготно чувствующей себя под черной мужской рубахой, ах, Каблуков, Каблуков, говорю я себе, вот ты и влип, это не минетчица Лизавета, что оттягивается в полный рост на борту папиной яхты, а сейчас наставляет рога своему недотепе–принцу где–то в районе Сейшельских островов. Это и не томная Иветта, вечно пребывавшая в меланхолии, как то и положено мамзельке с таким именем. Все, Каблуков, ты влип, ты попал в переплет, тебе надо бежать, но ты не можешь этого сделать…

— Ну что, — говорит мне Виктория, — можно сесть с вами рядом, Джон Иванович?

— Конечно, конечно, — говорит беспомощно сидящий в кресле Каблуков, — садитесь рядом, я буду очень польщен…