Нет. Вовсе не само по себе… Он видел, он почти физически ощущал, откуда происходят эти щекотания кожных, тканевых и органных чувствительных рецепторов, и чем вызываются эти тонкие элективные движения отдельных мышечных волокон под кожей, в слизистых оболочках, во всех органах и тканях ее тела…
А в ответ на это и в нем самом уже поднимался из глубины его внутреннего пространства тяжелый и мощный сгусток энергии. И она его тоже стала ощущать своим собственным телом, и готовилась к покорности, к подчинению, к услужливому участию; но он то знал теперь, чего на самом деле она ждет, и кому на самом деле покоряется…
И не спешил. Долго, очень долго лежал на ней почти неподвижно, то и дело дразня ее мякоть легкими подергиваниями своего послушного джентльмена, осторожными подталкиваниями шейки матки вверх, почти воочию представляя, как та пытается преодолеть свою непомерную тяжесть и подняться на своих крыльях, образованных трубами, яичниками и широкими связками - в каком-то учебнике он видел подобную картинку…
И ждал, когда она сама заходится под ним.
А когда заходилась, прижал ее плечи к постели - так, что они стали неподвижны. И вся верхняя половина тела оказалась как в тисках. И тогда задергалась ее промежность - вверх, вниз и в стороны - но он не послушался этих движений и прочно держал ее насаженной на своем почти уже окаменевшем стержне. И тогда, наконец, затрепетало влагалище. Потом сжалось и тут же разжалось. И еще раз. И еще.
Пронзительный протяжный визг вдруг разрезал комнату напополам. Что-то с грохотом упало на пол со стены. С какой-то тумбочки рядом подскочило совершенно одетое мужское тело - это оказался ее муж - кажется, Валентин. Или что-то в этом роде.
А она выдала такую роскошную струю, что вся их промежность моментально стала мокрой, и с волос обоих потекли на постель обильные, горячие потеки. И вылила еще, и сразу снова еще, а он и не собирался вынимать, а она все лила и лила - на него, на себя, и на постель…
И вдруг снова захныкала. Сначала совсем тихо, а потом все громче и громче. Скривилась и покрылась глубокими морщинами несдерживаемого плача, покраснев лицом и шеей, задрожав подбородком и ладонями.
Он сразу изъял из ее отверстия свой отросток, а оно так и осталось зиять, обнажая внутренние поверхности влагалища, из которого продолжала истекать прозрачная жидкость.
Он уже совсем не переживал за нее - знал, что с нею все в порядке, очень даже в порядке - пусть плачет, пусть выплачется, ей есть о чем выплакиваться…
И стоял так над нею на коленях, посреди соломенно-желтой лужи, расплывшейся между ее широко раскинутых ног, абсолютно уверенный, что в этой луже нет ни капли мочи***, что это та самая жидкость, которую он помог ей собрать в том самом, пустом, черном пространстве, глубоко-глубоко, почти за самым горизонтом событий…
Ну вот. Надо же… Жена гинеколога…
А гинеколог в это время все пытался понять, почему она плачет. Гладил ее щеки, целовал, успокаивал. Что-то растерянно бормотал ей в лицо. Пока она не ответила ему сквозь плач:
- Пить…
Конечно, ее теперь захватила жажда…
Валентин всполошился, оглянулся на тумбочку, на подоконник, но, ничего там не обнаружив, бросился из комнаты за водой.
И тогда она снова подняла глаза на Виктора. На его тонкообрезиненный перпендикуляр, все еще торчащий высоко над ее промежностью. И глаза тут же озарились. И она внезапно поднялась - будто и не было никакой слабости или какой-то там сердечной болезни - просто и легко подняла туловище, не сводя и не сгибая ног. Словно магнитом подтянутая. И спешным, но ловким движением освободила этот магнит от резины. И ухватилась за него руками и губами. А у него началась эякуляция почти сразу же - она и нескольких фрикций не успела совершить. И стала жадно глотать. Так жадно, будто спешила успеть до прихода мужа. Но не успела. И продолжала глотать, не обращая внимания на него, появившегося рядом, с чашкой в руке. Выдаивая остатки обеими руками, выглаживая их из него, начиная из-под самой мошонки. И плотно присосавшись широко раскрытыми губами к головке, чтобы не дай Бог не потерять ни капли замечательного эликсира жизни.
Именно так она и воспринимала его жидкость - даже ее муж понял это. Она не просто пыталась утолить жажду…
Но от воды потом почему-то отказалась - сразу опрокинулась навзничь, широко разбросав руки и закрыв глаза.
Каково же было ему - ее мужу… Вода в чашке плескалась так сильно, что выплескивалась на пол. И он совершенно не понимал, что ему делать. К жене и не притронулся. Как бы обронил чашку на тумбочку и пошел поднимать упавшую картину. Прислонил ее к стене. Потом вернулся, пощупал пульс на ее руке. А она никак не отреагировала. Она уже крепко спала. А Виктор все сидел между ее ног.
Встал, когда Валентин вышел. Тот быстро возвратился - Виктор успел только найти свои плавки, почему-то оказавшиеся за кроватью.
- В доме никого нет, - вдруг виновато пробормотал Валентин, держа в руках мокрое полотенце. - Иди в душ. Я сам ее оботру.