Эротические страницы из жизни Фролова

Наговорившись с "предками", Сережка стал звонить своему лепшему дружку, а тот, оказывается, сидел дома, ждал его звонка и обижался, что он так долго не звонил.

Он тут же стал поторапливать бабушку ‒ его дружок Стасик жил в ее дворе, там они и подружились с трехлетнего возраста.

Вслед за ними улетела Светланка, тоже к подружкам, смешливым сестричкам-близняшкам Ане и Маше, ее одноклассницам.

Виктор и Ирина остались одни, перебирали по памяти услышанное, радовались, что все, слава Богу, благополучно…

‒ Ты заметил, как изменилась мама за эти дни? ‒ спросила потом Ирина. ‒ Совсем помолодела, щеки розовые, радостная вся. А как на тебя смотрела… как на благодетеля святого…

‒ Ладно тебе.

‒ Ну не злись, не злись… Я так рада за нее.

А потом вдруг переметнулась мыслями на Катьку.

‒ Слушай, она мне так понравилась. Такая хорошенькая. Сколько ей лет?

‒ Не знаю точно. Двадцать два-двадцать три. Так наверное. Спрошу.

‒ Не злись, ‒ прижалась она к нему, ‒ я так хочу тебя ревновать… по-настоящему, как ты тогда… страдать, мучиться… терпеть… Я уже немножко ревную.

‒ Мазохистка. Будешь ревновать, не стану ничего рассказывать.

‒ Ты что? Нам так нельзя. Я уже не ревную, правда. Ты так и не сказал, какого цвета трусики у нее были…

‒ Белые. Чисто белые. Как твои. Только свободные внизу, с напуском, так это называется?

‒ Те же, наверное, что и сегодня на ней. Под брюками. Давай мне такие брюки купим, а?

‒ Давай. Тебе будет здорово.

‒ А удобно в моем возрасте?

‒ В каком еще возрасте? Тебе же не пятьдесят. Совсем юная еще.

‒ Светланке купим. С получки. А я примерю и посмотрим…

‒ Рано еще Светланке сверкать задницей. В таком виде это место не только взгляды притягивает… Джинсовые ей купим. Перед школой. А завтра на лагерь шорты. И Сережке.

‒ Она у меня мои в лагерь просит. Представляешь, они на нее уже почти как раз. Даже не почти. Давай дадим. А то влетим завтра… гривен на триста пятьдесят. В общем зачете.

‒ На Анголенко съездим. Там дешевле, чем на Вознесенке.

‒ Слушай, а давай я попрошусь ‒ Катькины примерю. Как ты смотришь?

‒ В магазин пойдем и примеришь. Что, я ей так и скажу: дай штаны померить?

‒ Зачем? Просто пригласи в гости. Я сама скажу. Где это Светка задевалась? Поздно уже. И Сережку надо уже забирать. Ты поедешь?

Ехать не пришлось. Позвонила Елена Андреевна и сообщила, что он останется у нее.

‒ А он Вам… не будет мешать?

‒ Нет, ‒ улыбнулась она в трубку, ‒ у меня от сегодня большой перерыв. На целых три дня. По техническим причинам.

А потом тихо добавила:

‒ Спасибо, Витя… За все…

Светланка заявилась в полдесятого. Точно как обещала. Довольная. Нарассказывалась.

‒ Вы уже в постель?

‒ Завтра с утра на рынок поедем. Шорты тебе купим.

‒ Я мамины хочу. Они уже поношены. И обтягивают.

‒ Обтягивают. А ей что?

‒ А ей новые. Сережка у Лены? Класс. Как он мне надоел…

И шмыгнула в ванную. Из-за двери еще прокричала:

‒ И две ее футболки ‒ те, балдежные, тоже уже мои. Мы договорились.

‒ Может и трусы тоже?

Она приоткрыла дверь и, высунув только голову, кокетливо заявила:

‒ А трусы завтра купим. Целую пачку. Мамины мне не подходят.

Засмеялась и тут же прихлопнула дверь, чтобы не получить по носу. Выражение ее лица вдруг напомнило ему другой случай, годичной давности…

На каждого члена семьи у них теперь отдельная комната. Когда Виктор за праздничным новосельным столом гордо сказал эту фразу, Светка взяла и ляпнула:

‒ Одна в запасе.

‒ В каком смысле?

‒ Моя.

И прыснув смехом прямо в тарелку, схватилась и убежала, чтобы не получить по носу. Только тогда все поняли двусмысленность фразы. Даже Сережка ухмыльнулся. И им с Ириной пришлось смеяться, не выдержали.

Все три комнаты в их квартире были раздельными и они с Ириной занимали самую большую, которая по площади почти равнялась двум детским и находилась по коридору напротив их. Каким-то само собою разумеющимся образом они в своей семье считались за одного члена. Что-то вроде папа-мама. Одно и то же. В большинстве самых разных разговоров дети их не делили надвое: это вы, вроде как одна сущность, а это мы, вроде как две сущности ‒ разные, а вы одно и то же.

По сути это так и было для них.

Светка однажды его спросила:

‒ Папа, ты в других людях тоже умеешь так… растворяться? Как в маме.

‒ Что ты имеешь в виду?

‒ Ничего плохого, ‒ испугалась она его грозного тона. ‒ Я просто хотела сказать… вы с мамой, как один и тот же человек ‒ ты слушаешься ее, а она еще больше слушается тебя. Вы такие взаимопослушные…

‒ Ну, это не совсем так.

‒ Перестань. Я же вижу. Ты вроде как растворился в ней… и руководишь ею изнутри нее, тем самым, чем растворился.

‒ Ну ты и философ…

‒ А она в тебе так раствориться не умеет. Я вижу. Может это потому, что ты кончаешь прямо в нее?

Он чуть не ляпнул в ответ, что она тоже иногда в него кончает, но только вытаращил на нее глаза:

‒ Светка!