Эротические страницы из жизни Фролова

Он беспомощно и даже испуганно посмотрел на Иринку… Жена, видимо, поняла его состояние, присела рядом, нет, улеглась на бок, лицом к нему, и развела пальцами ее губки. Призвала его наклониться, чтобы он увидел, что у нее внутри… Он видел, но ничего не соображал. Забыл даже, зачем они все это делают…

‒ Ну что там?..

‒ Ничего. Подожди. Потерпи немного.

От Иринкиных слов он вернулся к действительности.

‒ Смотри, ‒ шепнула она ему, ‒ надорвана, до самого края. И с этой стороны тоже. Она уже не девственница.

‒ Значит, он все-таки в нее вошел? ‒ так же тихо шепнул ей он.

‒ Да, наверное.

‒ Но дальше совсем не видно отверстия…

‒ А у меня его видно?

‒ Да.

‒ Всегда, что ли? ‒ удивилась почему-то она.

‒ Ну, не зияет, конечно, пока не разбужирую, но поперечная щелка почти всегда видна.

‒ Я же рожавшая… Может у нее так и должно быть? Попробуй пальцем.

‒ Нет, ты.

‒ У меня ногти.

‒ Что вы там шепчетесь!? Говорите громче. Я ничего не разберу.

‒ Ну потерпи же немного! ‒ огрызнулась Ирка. ‒ Мы все расскажем. Потерпи. Только если будет больно, сразу скажешь.

И повелительно махнула ресницами мужу.

Когда он прикоснулся к ее отверстию подушечкой пальца, она вздрогнула. Он слегка надавил между обрывками девственной плевы и, почувствовав углубление, попытался его слегка раздвинуть. Оно было совсем сухим.

‒ Ой!

‒ Больно?

‒ Нет. Лоскотно. Ну, не лоскотно, а как-то так…

‒ Подожди, ‒ шепнула Ирка и, быстро достав из тумбочки крем, смазала ему палец. ‒ Попробуй так.

Он очень осторожно, в несколько приемов, попытался ввести кончик пальца в тугое отверстие. Палец легко скользнул по его краям, но обхватывался так плотно, что он боялся проникать вглубь более, чем на полфаланги.

‒ Что вы там делаете? Вы меня…

‒ Больно?

‒ Нет. Наоборот.

Тогда он медленно вошел всем своим пальцем, глубоко, ощущая по ходу движения влажную, гофрированную стенку влагалища…

А потом… она внезапно напряглась, с невероятной силой обхватила его палец, сжала его, словно тисками, и закричала:

‒ Больно! Больно, мамочка-а-а!

И, хотя он сразу же вытащил палец, она все еще кричала, а ее губки ходили ходуном, судорожно сжимались, вздрагивали и мелко-мелко дрожали, как это умела делать ее бабушка, только намного интенсивнее… Они сразу узнали настоящий острый приступ вагинизма, как описывала его им Елена Андреевна…

‒ Ну сделайте же что-нибудь, пожалуйста, сделайте что-нибудь!…

Ирка застыла от ужаса, а он дрожал всем телом, готовый расплющиться, умереть на месте, лишь бы ей не было так больно, его любимой дочурке… Совершенно не понимая и не осознавая, что делает, он вдруг кинулся к ней губами, обхватил ими ее плотно сжатое отверстие, будто стараясь всосать в себя ее боль… и она почти сразу начала расслабляться… и затихла… так же внезапно, как начала кричать…

‒ Мамочка, что это было? ‒ спросила она через пару минут.

Он осторожно снял с нее свои губы, унося в полостях носа сладкий запах ее лепестков и горьковатый привкус крема на языке…

‒ Па… ты меня… поцеловал, да?

‒ Да, родная…

И лег рядом с нею, обнял нежно, положил свою голову на подушку рядом с ее головой.

‒ Не болит больше?

‒ Нет. Совсем. Как рукой сняло. Будто вся боль… внезапно пропала в твои губы. Па, что это было?

А Ирка продолжала лежать у нее в ногах и реветь…

‒ Ир, сходи в ванную, умойся, пожалуйста…

Та молча, совершенно потерянно и обреченно поднялась с постели и пошла голая, покачиваясь и не глядя в их сторону…

‒ Чего она?

Он оставил ее вопрос без ответа.

‒ У тебя будет великолепная грудь…

‒ Почему будет? ‒ вдруг кокетливо произнесла она, подглядывая, как он проводит ладонью по гладкой сфере ее груди и пробует на ощупь вздувшийся сосковый ореол. ‒ А сейчас разве нет?

‒ И сейчас.

‒ Пап. Ты меня хочешь, да?

Он аж привскочил. Изумленно посмотрел ей в глаза, совершенно не находясь, как ему отреагировать на ее нелепый вопрос.

‒ Ой! Прости папочка. Что я такое ляпнула, сама не знаю. Я не нарочно, правда.

‒ Никогда больше так не говори… И не думай…

Он притянул ее голову себе на грудь, умостил там и стал гладить ее волосы.

‒ Теперь я… моя боль растворится в тебе и будет тобою командовать, как ты командуешь мамой…

Она произнесла эти слова полушутя-полуигриво, но он вдруг так остро почувствовал их страшную глубину, что даже озноб пошел по коже.

‒ Холодно? ‒ удивилась она.

Он только вздохнул.

‒ Почему мама так долго?

Мама не долго. Легкая на помин она возвращалась, все такая же голая и беззащитная.

Виктор слегка приподнялся, сам отодвинулся и подвинул за попку поближе к себе дочку, чтобы освободить побольше места для ее мамы и вдруг с нелепым удивлением понял, что все это время его не то полурасслабленный, не то полунапряженный отросток располагался на бедре его дочери. Ему стало стыдно и он начал шарить глазами в поисках плавок.

‒ Чего ты, пап? Мама же раздетая. И я тоже.

И притянула его за руку к себе.

‒ Давайте, рассказывайте.

Ирка вяло улеглась с другой стороны дочери и обняла ее за живот, глядя сквозь видимое в какое-то невидимое пространство, не слыша слов и думая о чем-то болезненно горьком…

‒ О чем рассказывать?