Виктор почувствовал, как она вся при этом внутренне напряглась, ожидая непредвиденной реакции. Вжалась в него всем телом, будто просила защиты, если таковая понадобится.
Не понадобилась.
Витька беспрекословно подчинился. Подошел к ней сзади и согласно поцеловал в шею.
Да он же совсем слепой! ‒ вдруг почудилось Виктору, когда тот провел по его лицу как бы невидящим взглядом, ‒ очки с него сняла Ирка еще когда они целовались, а теперь держала их в своей руке.
Катька слегка отстранилась от Виктора, опустив руки и отведя их слегка назад и в стороны, ‒ мол, давай, снимай халат, только пуговицы сначала расстегни, я за тебя этого делать не собираюсь.
Виктор почему-то первым отстегнул верхнюю пуговицу ее халатика. Она в ответ закрыла глаза и слегка откинула голову, вытянув при этом шею, ‒ то ли подставляя ее для поцелуя, то ли желая взлететь. Витька продолжил расстегивать, просунув сзади под ее расставленными руками свои. Его неловкие пальцы дрожали…
Закончив с самой нижней, четвертой, он повел руки вверх, до самых грудей, обхватил их ладонями и бережно сжал, ‒ и было в этом движении нечто совершенно особенное, какой-то вызов, что ли, ‒ мол, что бы дальше ни случилось, это ‒ мое, все равно мое, мне принадлежит, все это тело мне принадлежит, что бы дальше ни произошло…
И только после этого медленно распахнул полы халата, обнажая ее грудь, живот, ноги.
Сможет ли он, Виктор, вот так, перед чужим мужчиной сам обнажить свою Иринку для… ‒ так, как это делает сейчас этот парень со своей девушкой? Нет, наверное нет. А ведь грозился ей когда-то… совсем недавно. Нет. Пусть будет как-нибудь иначе, пусть как угодно, как ей захочется, пусть сама, пусть этот, хоть сейчас, только не так. Сам он не сможет…
Халат легко соскочил с Катькиных плеч в Витькины руки, тот чуть замешкался, как бы не зная, куда его положить, и Виктор сделал было движение к собственному участию в процессе, ‒ ну должен же он как-то защитить Витьку! ‒ но Катька каким-то нюхом почувствовала это движение, приподняла слегка веки и отрицательно покачала головой:
‒ Трусы он с меня тоже спустит сам.
И Витька послушно стал спускать с нее трусы, вплоть до щикотолок, ‒ сами они не падали, потому что ноги ее были слегка расставлены.
А если и Ирка сама именно так захочет? ‒ Сам же, мол, раздел!
Ай да Катька! Чертеныш.
Захочет или нет?
Он метнул взгляд в сторону Ирины, а та, уловив его в свой, тут же сделала улыбку и ободряюще сожмурила веки, ‒ мол, все путем, мол, такова и г р а…
Ну, надо же!
Черт-те что и сбоку я…
Черт-те что. Он вдруг вспомнил о Димке. Полезли почему-то в голову все ее путаные пересказы… лукавые недомолвки… она ведь что-то таки скрывала, чего-то недоговаривала…
А Катька, освободив ноги от трусиков, повернулась на сто восемьдесят и прижалась к нему теперь спиной, подхватив обе его руки своими и примостив их у себя на голой груди, подначивая своими пальчиками посмелее разглаживать и мять упругие сферы и напрягшиеся соски; нет, левую она тут же переместила к себе на живот, поближе к лону, так, чтобы он касался пальцами ее волос…
Витька стоял прямо перед ними, а она как бы и не замечала его, запрокинувшись затылком к Викторовому плечу.
‒ А теперь ты немножко посиди, ‒ наконец произнесла она, все еще с закрытыми глазами.
И тут же добавила, подняв голову и открыв веки:
‒ Вон там, в кресле, возле Иринки. И не рыпайся.
Она сказала это строгим, не терпящим возражений голосом, с исподлобья глядя ему в глаза. Витька подчинился, отошел и сел туда, куда она ему указала.
Чертеныш. Да она же над ним просто измывается!
Черт-те что и сбоку я…
Виктору вдруг стало совсем неловко. Неловко именно перед Витькой. Украдкой глянул в его сторону. Увидел, как Ирина протягивает Витьке руку, ‒ она сидела в другом кресле, чуть ближе к дивану, ‒ но не сразу понял значения этого движения, а когда понял, ни с того, ни с сего изумился… Она подавала ему очки!!!
‒ Ну же… ласкай меня, ‒ почти беззвучно прошептала Катька, ‒ ну пожалуйста… ниже руку… ну давай…
И он почему-то послушался ее.
В ответ на его скользящее движение вниз она податливо отвела левую ногу и слегка переместилась попкой на его левое бедро, даже слегка развернулась к сидящим, чтобы оттуда было видно, как он опускается пальцами в ямку, и гладит ее края, и разглаживает волосинки, и как его палец проникает в отверстие, выходит и снова проникает, и снова выходит, а потом движется еще дальше, между ягодиц, и как он широко охватывает ладонью всю промежность и ласково мнет ее между пальцами, а правой рукой так же ласково мнет ее грудь, будто хочет как можно бережнее выдавить что-то из ее соска. А у Катьки руки застыли в полусогнутом положении, и ладони на них висят замершие, и тишина вокруг такая, что по всей комнате слышен скрип волосинок у нее на лобке…
Он не стал больше смотреть в сторону кресел. И не посмотрит больше. Он уже завелся. И как бы забылся.
Он будет играть с Катькой в ее игру…