Эротический и эротизированный перенос

И все-таки уступка для аналитика исключается. Как высоко он ни ценит любовь, он еще выше должен поставить случай, дающий ему возможность поддержать пациентку в решающий момент ее жизни. Она должна научиться у него преодолению принципа наслаждения, отказу от близкого и доступного, но социально недопустимого удовлетворения в пользу более далекого, может быть, вообще не вполне достоверного, но психологически и социально безупречного. Для этого преодоления она должна пройти через самые первые периоды своего душевного развития и на этом пути приобрести то увеличение душевной свободы, которой сознательная душевная деятельность — в систематическом смысле — отличается от бессознательной[15].

Таким образом, психоаналитическому терапевту приходится вести борьбу по трем направлениям: с самим собой против сил, старающихся свести его с аналитического уровня; вне анализа против противников, оспаривающих значение сексуальных влечений и запрещающих ему пользоваться ими в его научной технике; в анализе против пациентов, которые сначала держат себя как противники, а затем демонстрируют имеющую власть переоценку сексуальной жизни и хотят пленить врача своей неукротимой — в социальном отношении — страстностью.

Публика, об отношении которой к психоанализу я говорил вначале, воспользуется вышеизложенным о любовном переносе как предлогом, чтобы обратить внимание света на опасности этой терапевтической методики. Психоаналитик знает, что работает с самым взрывчатым материалом и что должен соблюдать такую же осторожность и совестливость, как химик. Но разве химику запрещались когда-либо работы с нужными, благодаря их действию, взрывчатыми веществами из-за связанной с ними опасности? Замечательно, что психоанализу приходится завоевывать все свободы, уже давно предоставленные другим видам врачебной деятельности. Я не стою за то, чтобы безобидные методы лечения были оставлены. Они вполне достаточны для некоторых случаев, и в конце концов, человеческое общество так же мало нуждается в furor sanandi[16], как в каком-либо другом фанатизме. Но мнение, что психоневрозы должны устраняться при помощи операции с безобидными средствами, объясняется жестокой недооценкой происхождения этих болезней и их практического влияния. Нет, во врачебных мероприятиях всегда наряду с "medicina" будет место и для "ferrum", и для "ignis"[17], а потому останется необходимым и правильный неослабленный психоанализ, который не боится оперировать с самыми опасными душевными движениями и распоряжаться ими для блага больного.

II. ОБСУЖДЕНИЕ "ЗАМЕТОК О ЛЮБВИ В ПЕРЕНОСЕ"

Фридрих-Вильгельм Эйхофф [18] . Перечитывая работу Фрейда "Заметки о любви в переносе"

Опередите же королей Европы! О, дайте людям свободу мысли!

Фридрих Шиллер, "Дон Карлос"

Исполненное вдохновения эссе Фрейда 1915 года, первоначально озаглавленное "Дополнительные рекомендации по технике психоанализа", вряд ли имеет объем свыше десяти страниц, однако по сегодняшний день оно занимает выдающееся место в полемике относительно лечебной значимости интерпретации психических конфликтов в противовес прямому эмоциональному переживанию. В данной работе Фрейд методически устанавливает — в контексте обсуждения контрпереносного сопротивления перед лицом "социально необузданной страсти" "эротического переноса", воображаемой пациенткой, — "фундаментальный принцип аналитического лечения — принцип воздержания", прослеживая это "моральное предписание вглубь, к его источнику, а именно к целесообразности". Фрейд видит этот фундаментальный принцип как тесно связанный с "нейтральностью", приобретаемой "посредством сохранения контроля над контрпереносом". Он формулирует цель психоанализа как "увеличение душевной свободы, которой сознательная душевная деятельность... отличается от бессознательной". Наконец, он устанавливает особый статус для любви в переносе. Желание прямого удовлетворения в переносе указывает на клиническую категорию пограничной патологии, еще не известную на нозологическом уровне в 1915 году. Ссылка Фрейда в конце "Заметок о любви в переносе" на цитату из Гиппократа, которую Шиллер использовал в качестве эпиграфа к драме "Разбойники", "Quae medicamenta non sanat, ferrum sanat, quae ferrum non sanat, ignis sanat" говорит о том, что он хорошо сознавал революционное значение своих взглядов. Он писал Карлу Абрахаму 29 июля 1914 года: "Я стал честнее, дерзновеннее и безрассуднее" (Фрейд и Абрахам, 1965).

Открытие любви в переносе